Вольный стрелок - Александр Прозоров

В рации что-то щелкнуло, и опять наступила тишина.

— Надеюсь, он не потерял сознания от неожиданности, — мрачно сказал Егор Антонович. — Еще часа два, и нам никакие подсказки уже не понадобятся.

Однако вскоре рация ожила, и уже совсем другой голос спросил:

— Егор, ты?

— Привет, Палладич.

— Вы живы?! Вот черти! Вас же завтра тралами по дну искать собирались! В океане человек двадцать своими глазами видели, как вы взорвались при старте! У вас все в порядке? Все целы? Пострадавшие есть?

— Идем на посадку в штатном режиме, Палладич. Так что не заговаривай мне зубы, а готовь глиссаду. У меня двигателей нет, ты помнишь? Так что дайте мне высоту и курс, черт вас всех дери! Я падаю вслепую!

— Держись северного направления. Мы тебя ищем. Потерпи минут двадцать, сейчас все сделаем.

— Через двадцать минут я буду уже в Бразилии.

— Я все понимаю, Егор. Делаем, что можем.

Неведомый собеседник исчез, причем очень надолго, а когда рация ожила снова, с ними заговорила уже женщина:

— «Касатка», я база. Вас зафиксировал радар ПВО Венесуэлы. Вы идете несколько выше пятидесяти тысяч метров, удаление от них около тысячи километров, от нас примерно три. Сохраняйте прежний курс и высоту, мы просчитываем оптимальный маршрут.

— Я «Касатка». Понял, выполняю, — ответил пилот и облегченно перевел дух. — Ну, теперь хоть что-то проясняется. Надеюсь, полосу для нас уже чистят?

— «Касатка», я база, — послышался мужской голос. — Егор, по первым прикидкам, вашей высоты на маневрирование хватает с запасом. Идите с минимальным снижением на курсе «ноль». Над Карибским морем плавно развернетесь, и мы выведем вас на глиссаду. К тому времени будут готовы точные расчеты. Удачи.

— Понял, выполняю. — Егор Антонович ощутимо расслабился и даже зевнул: — Теперь, гении, можете заняться основным привычным занятием. Ждать.

Больше двух часов челнок со скоростью винтовочной пули мчался в стратосфере над американским континентом, постепенно теряя высоту, пока, наконец, центр управления не напомнил о себе нежным женским голосом:

— «Касатка», говорит база. Ваше удаление восемьсот пятьдесят три, высота двенадцать двести. Начинайте левый разворот с креном двадцать.

— Понял, выполняю, — послушно качнул штурвалом пилот.

— «Касатка», завершайте разворот.

— Выполняю.

— «Касатка», лево три, — после долгой паузы приказала женщина.

— Принято. — Егор Антонович легким движением поправил курс.

— Снижайтесь до пяти.

— У меня нет высотомера!

— Снижайтесь, мы вас контролируем.

— Выполняю.

— «Касатка», ваша высота пять. Вы на глиссаде, посадка через семь минут.

— Вас понял, полосу вижу.

— С ума сойти! И это двадцать первый век! — вздохнул Тумарин. — Все на глазок и все плюс-минус лапоть.

— Здесь начальник базы — жуткий жмот, — кинул ему пилот. — До сих пор систему автоматической посадки не оборудовал. Его бы сейчас на наше место!

Денис кашлянул и решил Егора Антоновича больше не отвлекать.

— «Касатка», ближний привод. Высоко идете. Опуститесь на двести.

— Выполняю.

— Достаточно. Удаление три, высота тысяча. Вы на глиссаде.

— Вас понял.

— «Касатка», удаление тысяча… Пятьсот… Удаление сто, высота двадцать. Есть касание! Поздравляю, «Касатка», вы на Земле.

Денис момента посадки даже не ощутил — настолько ювелирно все было исполнено. Челнок, плавно тормозясь, промчался по ВПП и с просчитанной точностью остановился возле пяти сбившихся в кучку автомобилей: трех пожарных и двух скорых.

— Ну что, гении? — торопливо защелкал тумблерами Егор Антонович, обесточивая рабочие системы. — Пошли на воздух. А то как бы спасатели двери высадить не вздумали.

Он первым дошел до овальной входной двери, разблокировал замки, сдвинул внутрь створку и выбросил наружу легкую веревочную лесенку с перекладинами. До земли тут было всего метра два, так что ее вполне хватило. Местные пожарные, крепко сжимающие брандспойты и с подозрением наблюдающие за потрескивающим плитками челноком, на их появление никак не отреагировали. Пилоты спрыгнули на бетонку, отошли к густой стриженой траве.

— Пахнет-то как, мужики! — восхитился Сизарь. — Как от стаканчика с фруктовым мороженым. Чегой-то амбре в нашей птичке было совсем другое. Нужно как-то разбираться с этой проблемой… И кузнечики трещат, как заведенные!

Денис с наслаждением вдохнул свежий воздух, радуясь кратким минутам отдыха. От похожего на огромный пластиковый ангар здания аэропорта к «Касатке» и вернувшимся испытателям неслась изрядная толпа с цветами, камерами, плакатами и микрофонами.

Встречающие налетели, закружили, зажужжали, заговорили сразу на нескольких языках, стали совать цветы и открытки, но Денис не обращал ни на что внимания, выискивая среди всех самого главного человека. Увидел, протолкался навстречу, и Аривжа схватила его, несколько раз поцеловала и крепко обняла, шепча в мокрую от слез шею:

— Я тебя больше никогда не отпущу… Никуда… Ни на минуту… Не отпущу…

Денис Тумарин пытался привыкнуть к славе. Раздевшись донага, он валялся на широкой мягкой постели под освежающей струйкой воздуха из потолочного кондиционера, смотрел телевизор, панель которого висела на стене напротив, и привыкал. Получалось плохо. По всем каналам шли репортажи о фантастическом возвращении русских из глубокого космоса, раз за разом прокручивалась их вчерашняя посадка в сизом облаке горящих покрышек, три фигурки на фоне пожарных машин, толчея встречающих, его и Сизаря улыбки, суровое лицо пилота.

В общем, теперь их знал весь мир. Вот она, слава!

Денис прислушивался к себе — но никаких изменений отчего-то не ощущал. Ни гордости, ни радости, ни восторга. Когда он поднимался в кабину «Касатки», с трудом веря в то, что смог осуществить свою величайшую мечту, воплотил в реальность лучший проект середины двадцатого века, вот тогда — да, он гордился, радовался, был безмерно доволен успехом. А сейчас… Сейчас собственное лицо на каналах «Би-Би-Си», «Си-Эн-Эн», «Раша Тудэй», «Аль-Джазиры», «Евроньюс», «Франс двадцать четыре» воспринималось лишь как интересный зигзаг судьбы.

Показали и показали — ничто на фоне самого полета!

— Все валяешься? — зашелестев бамбуковой занавеской, скользнула в спальню Аривжа. Ее непостижимо антрацитовые волосы были как-то хитро свернуты и заколоты на затылке, причем самые кончики свисали до плеч коротким каре; плечи укрывала совершенно прозрачная накидка, на которой с трудом угадывался рисунок из роз и лилий, а в руках она держала поднос с двумя стаканами апельсинового сока и вазочкой с бисквитным печеньем. — Не надоело?