Углицкое дело - Сергей Булыга

В толпе пошептались и сказали, что за отцом Федором сейчас пойдут. И побежали. А Вылузгин пока громко сказал:

– Отец Федор говорил, что это он первым звонил. Что ему сказали, что царевича зарезали, и он побежал звонить.

Сказав это, Вылузгин поднял руку и утер пот со лба, хотя утро было не такое уже и жаркое.

Но зато скоро стало очень жарко! Потому что когда привели отца Федора, или, как он себя назвал, вдового пономаря царя-константиновской церкви (той самой, что на внутреннем дворе), то он сказал, что о том, что государя царевича не стало, ему сказали конюхи братья Григорьевы, и он побежал звонить, хотя и так уже звонили. Тут все сразу оживились, даже уже начали посмеиваться над тем, что, мол, сейчас опять начнут искать того, кто первым ударил в колокол, а он, может, сам зазвонил…

Но тут Вылузгин уже не выдержал и громко выкрикнул:

– Э! – А после сразу прибавил: – Не надо колокол! Подать сюда Григорьевых! Где Григорьевы?! А ну!

И из толпы мало-помалу вытолкали двоих уже крепко перепуганных посадских, которые сразу, еще до креста, назвались один Данилкой, а второй Мишкой Григорьевыми, только они были не братья, а Мишка был отец, а Данилка его сын. И только им было сказали подойти к кресту…

Как вдруг из толпы выскочил весь просто красный от гнева человек (как после узнали, Степанко Корякин) и во весь голос закричал:

– Хватайте их, подлых злодеев! Это они меня убили! А господина моего Михайлу Битяговского убили совсем до смерти! Хватайте!

И стрельцы Григорьевых схватили. Да эти Григорьевы от них и не вырывались, а молча терпели, когда их, хватая, били. И это битье, может, продолжалось бы еще довольно долго, но тут Шуйский грозно воскликнул:

– Хватит! А ну, кому сказал, оставьте их!

И стрельцы почти сразу их оставили. И эти Мишка с Данилкой, то есть отец с сыном Григорьевы, встали с земли, отряхнулись, народ тем временем притих, и они тоже молчали. Тогда Шуйский поворотился к Степанке Корякину (а он по-прежнему стоял впереди толпы и очень гневно смотрел на Григорьевых) и велел ему сказать, кто он такой и на кого он говорит и что. А Парамон тем временем (так ему Вылузгин кивнул) подал Степанке крест. Степанка приложился к кресту и сказал, что он Степанка Корякин, пищик покойного разрядного государева дьяка Михайлы Битяговского, и он указывает на отца и сына Григорьевых, которые сейчас перед ним стоят (и тут он и в самом деле указал на них рукой), и говорит, что старший Григорьев, Мишка, начал первым бить Михайлу Битяговского, а младший Григорьев, Данилка, сказанного Битяговского уже добил до смерти, а после еще пошел к тому же Битяговскому на двор и там взял саадак, да саблю булатную, да двух лошадей, и все это он, Степанка Корякин, своими глазами видел, а теперь в этом целует крест – и опять его поцеловал. После чего повернулся к Григорьевым и гневно на них посмотрел. Григорьевы, отец и сын, молчали. А Ефрем тоже смотрел на них и усмехался, и уже даже руки потирал. А руки у него были страшнющие!

Но тут Вылузгин сказал, обращаясь к Григорьевым:

– А вы чего молчите? Отвечайте! Или отвечать вам нечего?!

Но старший Григорьев, Мишка, молчал по-прежнему и даже головы не поднимал. Зато младший сорвал с себя шапку, бросил ее об землю и в сердцах воскликнул:

– Брешет он, собака! Не брал я сабли! И саадака я не брал! И Михайлу Битяговского не убивал! Его до нас уже убили, он уже мертвый лежал, когда мы туда прибежали! И коней мы давно уже вернули! Как боярин Григорий велел, так и вернули сразу. Идите у него спросите!

– Ага, ага! – воскликнул Вылузгин и еще даже подмигнул Маркелу. И дальше продолжил: – Раз вернули, значит, сперва взяли! Так?

– Был грех, – сказал Данилка и тяжко вздохнул.

– Был! – повторил Вылузгин. – Славно! А Битяговского не вы убили. А кто?

– Они, они! – гневно воскликнул Корякин.

– Молчи! – приказал ему Вылузгин. – Под кнутом будешь кричать, а пока что молчи! – И, опять повернувшись к Данилке, спросил: – Так кто убил? Ты видел? А то все говорят, что ты!

– Не я, вот вам истинный крест, – сказал Данилка и истово перекрестился. И так же истово добавил: – А кто его убил, не знаю. Там же людей было много.

– Виляешь, значит, ты, – сердито сказал Вылузгин и еще сказал: – Ефрем!

Ефрем выступил вперед и начал закатывать рукава. Данилка выкрикнул:

– Не я его! Не я! А я только его младшего в дьячей избе! Вот это было, верно, – и еще раз перекрестился.

– Как это в дьячей? – спросил Вылузгин.

– Данилка! – закричал старший Григорьев. – Опомнись!

– Э, э! – поворотившись к нему, грозно сказал Вылузгин. – С тебя мы шкуру еще снимем, придет и твой черед! А пока помолчи! – И сказал Засекину: – Иван!

Стрелецкий голова Иван Засекин замахал руками, и к старшему Григорьеву тут же подскочили двое дюжих стрельцов и крепко скрутили его. Вылузгин сказал Данилке:

– А ты говори, говори, я слушаю. Так кого ты где убил?

– Так не я один! – сказал Данилка.

– Это ничего, не бойся, – сказал Вылузгин. – Всех возьмем, никого на воле не оставим. Говори, как оно было! Ну!

И Данилка, то и дело заикаясь и сбиваясь, стал рассказывать:

– Мы с батюшкой у себя на подворье тогда были. Как вдруг слышим: набат! Мы подумали, пожар, и побежали. Прибегаем, а тут вот что. Государев дьяк уже лежит убитый и все кричат, что давайте бить дальше, давайте отпирать ворота.

– А как тогда вы прибежали, – спросил Вылузгин, – если ворота были закрыты?

– Так это передние были закрыты, – сказал Данилка, – а Фроловские нет. А мы живем прямо напротив Фроловских, нам это близко. Да и через Фроловские все тогда бежали, весь народ.

Вот это верно, подумал Маркел, они все побежали туда, а злодей обратно.

А Вылузгин тут же сказал:

– Это теперь ясно. А дальше вы как?

– А дальше, – продолжал Данилка, – мы с заднего царевичева двора выбежали на передний двор, через передние ворота, а там уже кричат, что младший Битяговский, и с ним Никитка Качалов, заперлись в дьячей избе и их надо убить, потому что это они убили царевича. И мы стали рваться в дьячую избу.

Сказав это, Данилка опять замолчал.

– Так, – сказал Вылузгин, – и это тоже ясно. Это вы с отцом вдвоем стали рваться в дьячую избу, а после, когда ворвались, всех, кто там был, поубивали, так? – Помолчал и еще раз сказал: – Ты да твой батюшка, так?

– Нет, – медленно сказал Данилка, – не так. Нас там много было.

– Сколько? – спросил Вылузгин.

– Ну, может, не считал, – сказал Данилка так же медленно, – но сотни три, четыре будет. – И осмотрел толпу.

Толпа подалась от него. Вылузгин аж потер руки и сказал: