Остров перевертышей. Рождение Мары - Дарья Сойфер

Ближе к полуночи, лежа, наконец, в кровати, Мара слушала приглушенную музыку из распахнутого окна и долго вертелась, отматывая в голове события прошедшего дня и мечтая поступить иначе. Она корила себя, что могла бы унюхать пары алкоголя, которыми, как ей теперь казалось, провоняла вся ее подушка; и усомниться в словах самовлюбленного Коркмаза, и, в конце концов, сразу подойти к Вукович. Но было поздно.

Ей снилось, что ее посадили на «Сольвейг» и отправили одну в Россию. Вслед доносился презрительный смех Эдлунда и ребят, и вскоре она оказалась одна в сером морском тумане, не имея ни малейшего представления, куда плыть.

Кошмары измотали Мару куда сильнее, чем беготня с раскладушками. И даже тот факт, что теперь ей предстояло убить полдня на все то же самое, только в обратную сторону, не смог удержать ее в постели ни на секунду.

Она слезла мимо чьей-то мамы, сопящей на месте Иды, бесшумно пробралась в кухню через общую комнату, лавируя между раскладушками. Воздух от большого количества взрослых стал спертым, в нем явственно ощущались следы вчерашних возлияний.

Мара поставила чайник. Кроме нее и Сары здесь чай почти никто не пил: Швеция — кофейная страна, как-никак. В каждом домике стояла собственная кофемашина, современная и сияющая, как космический корабль. Но крепкий сладкий чай с лимоном Мару устраивал больше.

Обхватив ладонями кружку и пихнув за щеку шоколадную конфету, — вчерашний подарок синьоры Коломбо, — Мара подошла к окну, любуясь на величественные старые липы, проступающие в утренней дымке. Было тихо, как в зачарованном лесу.

И тут внимание Мары привлекла одинокая фигура, идущая по дорожке от маяка. Плавная походка, длинные гладкие волосы… Селия Айвана. Словно почувствовав, что ее заметили, она обернулась и увидела в окне Мару. Широко улыбнулась, помахала рукой и двинулась к домику.

— Привет, — тихо сказала она. — Я загляну к тебе?

— Конечно, — согласилась Мара. — Все равно народ еще спит.

Вскоре гаитянка зашла на кухню, запустив внутрь свежий и чуть влажный воздух. На ее волосах поблескивали мелкие морские брызги, щеки разрумянились.

— Я ведь так и не поблагодарила вас за подарок, — Мара покрутила запястьем с часами. — Они чудесные. Чай или кофе?

— Кофе, — кивнула Селия. — Черный, без сахара. А открытку ты нашла?

— Да… — замялась девочка, загружая кофеварку. — За нее тоже спасибо, хотя с ней все плохо кончилось.

И она рассказала Селии душераздирающую историю о торжестве идиотизма над здравым смыслом. Однако та в ответ не стала осуждать или разводить поучительные сентенции, а только сочувственно поджала губы.

— Досталось тебе, наверное, от Эдлунда… — протянула Селия. — Не переживай, все быстро забудется. Он отходчивый. К тому же, это Линдхольм, вот увидишь, уже через неделю кто-то выкинет очередной фокус, и про тебя не вспомнят.

— Хорошо, что он нас не отчислил.

— Смеешься? — Селия подняла бровь. — Он в жизни никого не отчислил. Ни он, ни его отец. В мире слишком мало перевертышей, чтобы их вот так запросто отчислять.

— Правда?

— Только умоляю, не говори, что я тебе это сказала. Время от времени он вспоминает, что директор, и пытается казаться суровым. А Вукович — переживет. Ее нетрудно перепутать с убийцей.

Мара рассмеялась. Беззаботность Селии была заразной.

— Слушай, я вообще-то хотела попрощаться, — огорошила девочку мисс Айвана. — Отец плохо себя чувствует, такая перемена климата в его возрасте дает о себе знать. Он, конечно, дико заинтересован твоим происхождением, они проводили тесты вместе с Ларсом, но так ничего нового и не выяснили. Действительно, в твоей ДНК обнаружили ген зимнего и летнего перевертыша. То есть отец у тебя точно зимний. Но я вот подумала: с чего ты решила, что это Коркмаз? Ведь папа говорил, что ты метис.

— Ну да. То есть у меня родители разных национальностей?

— Да нет же, — тряхнула головой Селия. — Коркмаз — турок, он тоже европеоид, как и твоя мама. Тут другое, надо искать монголоида или американоида…

— Американоида? Разве есть такая раса?

— Конечно! Доказано, что американские индейцы не имеют отношения к монголоидам.

— То есть мой отец может быть индейцем? — Мара сразу подумала про Джо: было бы здорово и очень киношно, если бы он вдруг оказался ее братом.

Но тут же отбросила эту мысль. Ведь Билл Маквайан был летним и не учился на Линдхольме. А жаль. Отец-полицейский, такой суровый и сильный… Мара вздохнула и налила гостье кофе.

— Ага, — кивнула Селия, прихлебывая горячий напиток. — Или китайцем. Или кем-нибудь из тех, что живут у вас в Сибири. Якуты, ханты… Я плохо разбираюсь. Так что если соберешься взламывать библиотеку в мое отсутствие, ищи среди них.

Мара не собиралась. Напротив, она была исполнена решимости стать образцово- показательной ученицей, чтобы завоевать утраченное доверие Вукович. И тогда, под ее покровительством, можно будет, наконец, раскопать что-то новое.

Поэтому Мара рьяно взялась за поручения миссис Чанг. Им с Джо и Брин пришлось пропустить праздничное утреннее барбекю и корриду. И хотя Нанду приволок несколько чуть теплых сосисок, а из окна третьего этажа можно было увидеть часть тренировочного поля, на котором носился профессор Лобо в облике устрашающего черного быка, и даже заметно было, как величественно лоснится на солнце его шкура, ощущения были уже не те. Вообще-то тотемом профессора был волк, но будучи истинным испанцем, только он мог показать гостям, что такое коррида.

К вечеру гости разъехались, а в их числе и Мартин Айвана с Селией. Остров теперь казался непривычно пустым и брошенным, как фантик от конфеты. К слову, именно эти фантики, а также обрывки гирлянд, бумажные серпантины и прочее наследие праздника, дружно собирали ученики весь следующий день. Нанду ворчал, что в его родных фавелах есть улочки почище, чем тренировочное поле Линдхольма.

Маре повезло: наказание освобождало ее от тотальной уборки. Джо с самого утра пропадал в библиотеке, а Брин, брезгливо морщась, нацепила старую спецовку с брызгами побелки, здоровенные пластиковые очки и кепку и направилась к Густаву. Мисс Вукович тоже позаботилась о том, чтобы Мара прочувствовала всю глубину своего проступка. Вооружившись пухлыми папками, они обосновались в одном из пустующих классов.

Хорватка превратила доску в гигантскую таблицу, пытаясь распределить кучу дисциплин между курсами, учитывая пожелания каждого из учителей. Плюс были еще разные нюансы. Например, между днями с биологией и астрономией надо было обязательно оставлять один свободный, чтобы студенты успели сделать задание. А ведь еще факультативы и тренировки!

При этом Вукович постоянно кто-то дергал: то звонила синьора Коломбо по поводу меню на следующую неделю, то студенты спрашивали, куда убрать реквизит после выступлений, то Эдлунд не мог найти важный документ. Вдобавок департамент образования Верховного совета просил учебный план на следующий год, и Вукович лебезила и оттягивала срок сдачи, как могла, потому что половина профессоров еще не притрагивалась к бумагам. Из обрывков разговоров Мара поняла, что хорватке, в конце концов, придется все заполнять самостоятельно. Как и всегда.