Капкан для Лиса, или Игра без правил - Яна Лари

Договорив, Дан сразу же звонит в службу такси, заказывает машину и только затем обращается ко мне.

– Собирайся, красавица. Поедешь с моими пташками.

И всё. Ни пояснений, ни "свидимся", ни "доброго пути".

Вот вроде подготовила себя к чему-то подобному, а веки всё равно щиплет. Чего скрывать, вариант, где мы с Киром под руку идём в универ, мне нравился больше. Никто и не обещал, что с ним будет просто.

Пташки всю дорогу воюют за каждый глоток минералки, любезно пожалованной Даном на прощание. Меня же он удостоил лишь каким-то напряжённым: "Всё ок?"

Всё... предсказуемо, но грузить посторонних своими терзаниями последнее дело. Как и выспрашивать, какие дела так некстати составили мне конкуренцию. Уж лучше выглядеть легкомысленной, чем жалкой.

Я прошу высадить меня у университета, так как вернуться домой так рано, придерживаясь легенды, будет проблематично. В глубине души приходится признать, что мне просто не хочется выставлять Кира в невыгодном свете перед родителями. Между собой мы разберёмся, а вернуть хорошее отношение даже сложнее, чем его произвести. Если интересы Лисицина вообще простираются дальше одноразовой связи.

Я верю, что всё разрешится день, второй... неделю. Почти всё это время провожу за конспектами, украдкой поглядывая в окно. Кир будто сквозь землю провалился. Его не видно ни в универе, ни во дворе, но Дан со Стасом при этом выглядят беззаботными, а Лисицины старшие вчера вполне спокойно себе возвращались откуда-то с покупками.

Чем меньше поводов беспокоиться за него, тем больше становится обидно за себя. Нет, я не обвиняю. Кир ничего не обещал. Просто... скучаю. Так дико скучаю, что изнутри грызёт и выворачивает. Если это любовь, то даром её так воспевают. Кому придёт в голову нахваливать грипп с осложнением на сердце? Я даже загуглила – признаки те же: лихорадка, усталость и учащённое сердцебиение. Последнее – на каждый проехавший байк.

Почти каждое утро лифт встречает меня пустым нутром, поэтому в понедельник я даже по-своему рада спуститься в компании ворчливой Изольды Герольдавны. А вот присутствие Лисицина старшего заставляет необъяснимо нервничать и прятать неловкость стискивая доклад по мат. анализу до белых пальцев.

– Переживаешь за отметки? – с теплом улыбается мне этот представительный мужчина с висками уже тронутыми благородной сединой. Я торопливо киваю, не зная, куда себя деть от смущения. Чувство такое, будто у меня на лбу или на руках написано, чем мы с его сыном недавно занимались в тесной комнатке на берегу реки. – Хорошую девочку воспитал Борисович. Красивую, скромную. Приятно смотреть.

Понимаю, что от чистого сердца, но... воспринимается как издёвка и ничего с этим не поделать. Скромности во мне далеко не так много, как я привыкла считать.

– А твой Кирилл где пропадает? Что-то давненько мне в окна не заглядывал. Неужто за ум взялся, негодник? – вклинивается в разговор Изольда Геральдовна и я мысленно расцеловываю её в обе щёки, мгновенно прощая за брошенную в Кира бутылку. Всё-таки порой бывает прок от неуёмной любознательности.

– Не спрашивай, – лицо мужчины неуловимо сереет. – Все нервы своими девками вымотал. Давно на курорт просился... Пусть. Пусть отдыхает, веселится... Я, честно, уже не знаю, что с ним делать.

– Как на курорт? А что в университете скажут?

– А что там скажут? – пожимает он плечами. – Это с родным дитём никакими деньгами не договоришься...

Лифт останавливается, и я выскакиваю первой, торопливо оставляя за спиной философские рассуждения о взятках и взяточниках.

Спрятавшись за одиноким тополем, закрываю лицо руками и уговариваю себя успокоиться. В груди так нестерпимо печёт, будто из меня вырвали кусок мяса, но я упрямо твержу себе, что всё хорошо. Любовь – никчёмная, неразделённая ещё не приговор. Мне просто нужно пережить это и постараться избегать ненужных встреч.

Но сердце колотится, как сумасшедшее пока я понуро бреду на пары, а слух не улавливает даже половины из Светкиной болтовни. Кажется, она дала шанс своему бывшему однокласснику. Вот и хорошо. С таким надёжнее. По крайней мере она больше не переживает, будет ли парню с ней скучно. Пусть лучше он волнуется.

Ещё одна неделя пролетает в диком темпе. Ничто так не отвлекает от мрачных мыслей, как ежеминутная занятость. Я даже научилась варить вполне сносный суп и пельмени – покупные, правда, но кого, в конце концов, волнуют такие мелочи? С половником всё-таки подружиться проще, чем с сердцем.

Как жаль, что некоторые знания приходят только с горьким опытом, но здорово, что мне хватило мозгов твёрдо попросить родителей не вмешиваться в мою личную жизнь. Для них инициатива расстаться исходила именно от меня. Пара незначительных подробностей, подброшенных моей буйной фантазией, на удивление способствовали усвоению этой небылицы. Пусть лучше думают, что Кир укатил зализывать раны.

Мне просто нужно научиться о нём не думать. Будто его и не было никогда в моей жизни. Будто мы незнакомы.

Легко сказать...

Я вижу чёрный байк у своего подъезда и смоляной блеск стали расплывается тёмными пятнами перед глазами. Как бегу домой не помню. В висках колотится одна мысль – запереться, спрятаться, дышать.

Не забывать дышать.

Но за родной дверью вместо желаемой безмятежности меня встречает испытание похлеще – пара чёрных найковских кроссовок. И муть перед глазами уже не проморгать, а сердце будто шаром катится, спешит впереди ног – на кухню, туда, откуда слышится восторженный лепет Олюни.

– Ну здравствуй, Лис, – мой голос, кажется, тоже куда-то упал. По крайней мере, звучит как из колодца.

Кир так и замирает с блинчиком во рту. Небритый, вальяжный. Невыносимо уверенный в себе. А потом я перевожу взгляд на новенький навороченный самокат и ярость взрывает всё выстроенное за две недели самообладание к чёрту.

Двумя неделями ранее...

Лис

– Долго ещё ждать? – стучу костяшками пальцев по стеклу.

– Подпись поставишь и свободен, – сухопарый мужик в форме уже даже не поднимает глаз от бумаг, всем своим видом показывая как я его задолбал.

– Так куда ставить-то?!

Я уже кровью готов расписаться на окне дежурки, так надоело бестолковое просиживание штанов на скамейке рядом с обезьянником.

В ответ – выразительный взгляд на скамью у стены. Сиди и не мешай работать – если перевести в слова.

Стаса с четверть часа как выпустили, а я даже неуверен, что действительно должен что-то подписывать. Чувство такое паршивое, будто дежурный нарочно тянет время. Хотя какой в этом смысл?

В любом случае возникать будет ошибкой. Причём ошибкой бессмысленной и рисковой. Если любого другого я могу запросто послать, то здесь недолго самому загреметь на место Стаса. Это на раз плюнуть, даже ходить далеко не надо. Не умолкающий бомж Вася с радостью подвинется на лавке ради пары-тройки сигарет. Вот он, кстати, сразу заприметил во мне собеседника и пользуясь своей, льющейся через край сивушной энергией, битый час упражняется в обсценной словесности.