Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

главнокомандующих и ЦИК из уст представителя Совета Скобелева: «В войсках, которые свергли старый режим, командный состав не присоединился к восставшим, и чтобы лишить его значения, мы были вынуждены издать Приказ № 1. У нас была скрытая тревога насчет того, как отнесется к революции фронт. Отдаваемые распоряжения внушали опасения. Сегодня мы убедились, что основания для этого были»[735].

«Приказ № 1 — не ошибка, а необходимость, — подтверждал член Совета и редактор «Новой жизни» И. Гольденберг, — Его редактировал не Соколов; он является единодушным выражением воли Совета. В день, когда мы «сделали революцию», мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили — я смело утверждаю это — надлежащее средство»[736].

Повод тому, по словам А. Керенского, давали «бесконечно ходившие слухи о контрреволюционных заговорах, готовившихся офицерами и высшим армейским командованием, (которые) только подогревали страсти»[737]. «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, — подтверждал эти опасения А. Бубликов, — чтобы восстание в корне было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного сообщения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться»[738].

Наибольшую тревогу вызывал тот факт, отмечал лидер эсеров В. Чернов, что «офицеры, которые требовали, что бы солдаты отказались от политики, сами от политики не отказывались напротив, они мечтали о «суровой чистке Петрограда»…, собираясь использовать в качестве тарана именно те части, которые были равнодушны к политике и беспрекословно подчинялись своим командирам»[739]. Уже 1 марта генерал Иванов, которому были даны диктаторские полномочия, начал свое выдвижение в сторону Петрограда. А ведь были еще Алексеев и Корнилов, а в то время, по мнению офицеров близких к Деникину, «один надежный батальон под командой офицера, знающего чего он хочет, мог бы изменить ситуацию»[740].

Непосредственным поводом к изданию Приказа № 1 стало появление 28-го февраля приказа председателя Временного Комитета Государственной Думы М. Родзянко, требовавшего, «чтобы солдаты вернулись в казармы и принесли обратно свое оружие, — приказ, вызвавший сильное волнение среди гарнизона[741]. 1-го марта солдатские представители гарнизона и Совета обратились к военному коменданту Петрограда с предложением разработать совместный приказ регулирующий отношения солдат и офицеров. В ответ плк. Энгельгардт заявил, что Временный комитет Думы считает создание такого приказа преждевременным, член Совета вышел со словами: «тем лучше. Мы напишем его сами»»[742].

Именно в этих условиях была «конституирована солдатская секция (Петроградского) Совета», появился Приказ № 1 и под давлением Совета в условия соглашения с Временным Комитетом был внесен пункт о не разоружении и не выводе из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революции[743].

«Произведенное военными властями расследование не выявило авторов приказа. Тем не менее, через 3 дня, 5 марта, Совет отдал приказ № 2, подтвержденный официальной властью — Временным правительством, который разъяснял, что Приказ № 1 относится только к Петроградскому военному округу. Однако приказ № 2, как и воззвание о незаконности обоих приказов, не получил никакого распространения в войсках и, — по словам Деникина, — ни в малейшей степени не повлиял на ход событий, вызванных к жизни Приказом № 1»[744]. И даже наоборот: 17 марта был обнародован приказ № 10, командующего московским военным округом плк. Грузинова, устанавливавший революционные «порядки» аналогичные Приказу № 1, для московского гарнизона[745].

С Приказа № 1 начались реформы в армии, которые возглавил военный министр Временного правительства А. Гучков, поставивший перед собой две основные задачи:

— во-первых, предотвратить возможность военного контрреволюционного переворота. В этих целях А. Гучков начал свою деятельность: «с увольнения огромного числа командующих генералов… В течение нескольких недель были уволены… до полутораста старших начальников», то есть около половины»[746]. «Среди нашего командного состава было много честных людей, но многие из них были не способны проникнуться новыми формами отношений, — пояснял Гучков, — и в течение короткого времени в командном составе нашей армии было произведено столько перемен, каких не было, кажется, никогда ни в одной армии»[747].

— во-вторых, восстановить боеспособность армии. Добиться этого А. Гучков надеялся путем ее демократизации, или, говоря словами А. Керенского, за счет многочисленных уступок[748]. Выполнение этой задачи было возложено на созданную Гучковым Особую комиссию по реорганизации армии под командованием ген. А. Поливанова, сыгравшую, по словам Деникина, решающую роль: «Ни один будущий историк русской армии не сможет пройти мимо поливановской комиссии, этого рокового учреждения, печать которого лежит решительно на всех мероприятиях, погубивших армию. С невероятным цинизмом, граничившим с изменой Родине, это учреждение, в состав которого входило много генералов и офицеров, назначенных военным министром, шаг за шагом, день за днем проводило тлетворные идеи и разрушало разумные устои военного строя…»[749].

Первым делом был изменен устав внутренней службы — отменялись титулование офицеров, обращение к солдатам на «ты» и целый ряд мелких ограничений для солдат, установленных уставом: воспрещение курить на улицах и в других общественных местах, посещать клубы и собрания, играть в карты и т. д. «Солдатская масса, не вдумавшись нисколько в смысл этих мелких изменений устава, приняла их просто как освобождение от стеснительного регламента службы, быта и чинопочитания. — Свобода — и кончено!.. Но если все эти мелкие изменения устава, толкуемые солдатами распространительно, отражались только в большей или меньшей степени на воинской дисциплине, то разрешение военным лицам во время войны и революции «участвовать в качестве членов в различных союзах и обществах, образуемых с политической целью», представляло уже угрозу самому существованию армии». Но военный совет, состоявший из старших генералов — хранителей опыта и традиции армии, — на своем заседании 10 марта полностью поддержал инициативы Временного правительства[750]. В итоге, вспоминал Деникин, «дисциплинарная власть начальников упразднена была вовсе…, вносилась полная анархия во внутреннюю жизнь войсковых частей и законом дискредитировался начальник…»[751].

Вторым шагом по демократизации армии стало создание Комитетов, которые возникли, как формы революционной организации санкционированные Приказом № 1. Появление Комитетов не вызвало сопротивления, наоборот их приветствовали, как «председатель Государственной Думы Родзянко, так и председатель Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Чхеидзе и главнокомандующий Западным фронтом генерал Гурко»[752]. Комитеты быстро набирали силу. Скоро в «число задач комитетов вошло «принятие законных мер против злоупотреблений и превышений власти должностных лиц своей части»…, на комитеты возлагалась обязанность входить в отношения с политическими партиями без всякого ограничения, посылать в части депутатов, ораторов и литературу для разъяснения программ