Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

Дмитрий вывел на экран файлы с делами и начал рассказывать. Стараясь обосновывать каждое слово сухими фактами, он не мог не заметить, как скептически на него смотрит Эми и как… совсем не смотрит Гош.

— Я ничего не поняла, — капризно протянула девушка, сморщив хорошенький носик — Кто кого должен убить? Где похоронить? И вообще, пси-сила — это ограничитель или мотиватор? Ты противоречишь сам себе, причём на каждом шагу.

Демон, не обращая внимания на вопросы сотрудницы, не сводил взгляда с друга.

— Гош? — когда пауза затянулась, спросил псионник, — твоё мнение?

— Не знаю, — ответил друг. — Закономерности не выводят из трёх случаев.

— Четырёх, — раздражённо поправил Демон.

— Всё равно.

— Ладно вам, — заметив напряжение между мужчинами, сказала Эми. — Каждый имеет право на своё мнение. Демон, ты, кажется, что-то говорил про приложения. Что в них?

— Я не смотрел, — честно ответил Дмитрий.

— Так давай, — девушка повела плечами.

Он демонстративно развернул экран к помощникам и открыл папку. Приложения состояли из двух документов: некой теории об "оболочках" и "Утилизации тел".

— Ну вот! И нечего было изобретать велосипед, — Эми отвернулась.

Специалист пробежал первые несколько строк глазами и вздохнул, хотя надлежало бы радоваться. Теория об оболочках некого профессора Сорокина Б.М. как раз раскладывала по полочкам жизнь после смерти псионников, а конкретнее — направление скопившейся в них энергии.

— Вы как хотите, мальчики, — подала голос девушка, — А мой рабочий день закончен. Я намереваюсь свалить отсюда. Кто со мной? — ни Гош, ни Дмитрий не проронили ни слова. — Ну, и ладно. Указания на завтра будут?

— Да. Найти мне тело Павла Бесфамильного.

— Как? — изумилась Эм., - С радаром по округе бегать прикажешь?

— Как хочешь, — огрызнулся Демон. — Хочешь, бегай, хочешь, прыгай. Мне всё равно. Не справишься — выгоню к чёртовой матери, и ни какой Адаис Петрович не поможет.

Я не понимала, почему доверилась незнакомому человеку, своему несостоявшемуся убийце. Стоя утром на чужой кухне, заваривая чужой кофе в чужой кружке с изображением глупых мультяшек, на меня с устрашающей чёткостью обрушилось одиночество. По сути дела, рядом никого нет. Нет того человека, на которого можно безоглядно положиться. Влад — старый друг, но живущий своей упорядоченной жизнью. Имею ли я право вторгаться в неё и обременять грузом проблем, решить которые он не в состоянии? Думаю, нет. Отец? Мама? Даже если б они были здоровы, ничего бы не вышло. У каждого ребёнка есть уголки души, куда родителям вход запрещён. Кто остался? Хорошие знакомые, соседи по коммуналке, ученики из клуба и их родители.

Как только я это поняла, на смену страху пришло облегчение. Не надо ни на кого оглядываться, не надо считаться ни с чьим мнением. Я одна медленно схожу с ума, и никому нет до этого дела.

Вчерашнее решение обратиться к специалисту службы контроля пришло внезапно, по наитию. Расследование должно продолжаться. Я хочу, чтоб оно продолжалось. Но посмотреть в глаза Дмитрию выше моих сил. Значит, надо найти другого псионника.

Не знаю, что Гош понял из бессвязных объяснений, но парень не задал ни одного вопроса, просто посадил в машину и отвёз к себе.

Заснуть удалось сразу, крепко и без сновидений. Просто провалиться в пустоту, и, даже если сквозь неё пробивались слезы, их никто не видел.

Наверное, это было необходимо: провести какое-то время вдали от реальности, символически удалить из головы мысли. Тонкое серое утро я встретила в более-менее нормальном состоянии и даже набралась смелости включить телефон.

Квартира Гоша производила двоякое впечатление. Уют и запустение переплетались так плотно, что непонятно, чего здесь было больше. Красивые тёплые тона — бежевый, золотистый. Удобная мебель из светлого дерева, хорошо подобранные акварели на стенах. И клочки пыли, жирными червяками изгибающиеся вдоль плинтусов. Незаправленные постели с сероватым, давно не менявшимся бельём, небрежно брошенные вещи, одежда, бумаги. С большой цветной фотографии в тонкой чёрной рамке со срезанным уголком за мной пристально следила девушка с миндалевидными глазами. Алиса.

Звон ключей и тихий щелчок замка вывели меня из раздумий. В коридоре послышались тяжёлые шаги. Мужчина с торчащими над ушами пучками седых волос прошёл в комнату и устало опустился в кресло. Он не был удивлён чужому присутствию, не был раздосадован, только слегка поморщился, встретившись со мной покрасневшими глазами под набрякшими веками. С тех пор, как я видела его в больнице, прошло не так много времени, но для этого старика минуло десятилетие, и он успел прочувствовать каждый его час.

— Плохо выглядишь, Алленария, — с ноткой удовлетворения сказал Адаис Петрович.

"Кто бы говорил", — внутренне я ощетинилась, но вслух сказала совсем другое, хозяина в его же собственном доме не оскорбляют.

— Наверное, плохо живу.

Начальник службы контроля кивнул, соглашаясь с такой оценкой, и эхом повторил:

— Живёшь.

— Вы вините меня в смерти Алисы? — слова сорвались сами собой, лучше решить всё сейчас.

— Винить тебя? — Адаис Петрович закрыл глаза. — Она стала мне почти дочерью, пусть не по крови, но… Кто бы знал, как я хочу кого-нибудь обвинить. Хоть кого-нибудь!

— Простите.

— Не надо, — в голосе старика прорезались стальные нотки. — Я не об этом хотел с тобой поговорить.

— А о чем?

— Что тебе нужно от моего сына?

Можно ответить "ничего", но это было бы неправдой. Проблема в том, что я сама не знала ответа.

— Ты трусиха, — ответил он сам. — Был бы рядом псионник, а какой, неважно, — он вглядывался в моё лицо, — а совесть выдержит?

Доля правды в его словах была. Стоило подумать о доме, о друзьях, о родных — внутри всё сжималось. Кто следующий? Кто из тех, что окружают меня, может не пережить день? На кого обрушится гнев блуждающего? Я боялась. Боялась за них.

Чего проще — снять кад-арт и выйти прогуляться, призрак найдёт свою жертву. И всё кончится. Почему я никак не могу решиться?

"Потому что это означает сдаться! — в голове раздался голос бабушки. — С чего ты взяла, что после смерти всё кончится? Потому что таковы правила?"

— Ищешь защиты в квартире пси-специалистов, — старик вложил в голос презрение и встал. — Вот что мы для тебя, щиты.