Эскадрилья наносит удар - Анатолий Сурцуков

Ет-т-т-т-ти ее корень!!!

Резким тычком ручки бросаю машину туда, вниз, сквозь нарастающий мгновенно свист воздушного потока еле различая брошенную в эфир ведомым фразу: «Командир, осторожнее!» Приказываю ему остаться наверху, прикрывать, наводить, да мало ли…

Еле уместившись в каменной кастрюле, сажаю свою машину рядом с остатками вертушки Якупова, продолжавшей яростно гореть. Тревожные мысли на тему, что с экипажем, мечутся в башке.

Кричу Коле Самсонову, борттехнику небольшого росточка из Якутии, чтоб вышел наружу и искал экипаж Якупова. Коля не спеша, обстоятельно, поднял свое откидное сиденье и выплыл из кабины. Медленно тянутся минуты, экипажа не видно, а пламя, с жадностью дракона жрущее колесо от упавшей машины, незаметненько так, все ближе подбирается к нам. Из-за скалы показываются согбенные фигуры афганских солдат, бывших десантом на вертушке Ришата. Держась кто за бок, кто за голову, кто за другие места, с видом нечеловеческого страдания, в котором ясно чувствуется фальшь, залезают они в мой вертолет, где, сбросив маску страдальцев, мгновенно веселеют, думая, что война для них уже кончилась. Ну да, наши-то ребятишки из десанта после падения борта в атаку пошли. Наконец из-за валуна показался Ришат, за ним — его правак и борттехник. Ура! Все целы! Потом разберемся с травмами, а так, раз своим ходом передвигаются, все остальное — ерунда. Да? Тут же подумал я, прикинув, сколько народу у меня на борту, дистанцию до ближайшего склона, превышение, направление ветра, температуру и ряд других факторов, необходимых для принятия решения на взлет. Вот тебе и ерунда! Стало ясно, что с таким грузом мы из этой кастрюли не выберемся, даже если удастся взлететь. Говорю Самсонову, чтобы выгонял к чертовой матери афганцев, после, мол, заберем, оставить только экипаж Ришата. Якут молча вышел в грузовую кабину и пробыл там целую вечность. В это время комэска, закончив высадку в соседнем ущелье, подошел к нам узнать, как дела. Увидев такую замечательную картиночку, он заорал в эфир прямым текстом: «Васильич! Взлетай немедленно! Пламя тебе уже колесо лижет!» Пришлось отвечать, что пока не могу, перегруз, мол. Наконец Самсонов зашел в кабину, не спеша откинув свое сиденье, поудобнее устроился на нем и, выдержав для приличия еще некоторую паузу, произнес: «Командир, они, однако, не выходят…» Твою маман!!! «Боря, давай!!!» Хорошо, что мой правак, Боря Шевченко, спортом увлекался, и не просто укрепляющей физрой, а начинавшим входить в моду карате. Через левый блистер вижу только мелькающие тени выбрасываемых коммандос. Через несколько секунд ничуть не вспотевший Боря шустро занимает свое место и рукой подает знак: мол, можно взлетать.

Начинаю взлет и чувствую, как машина неохотно поддерживает свою партию в этом томном танго. Наверное, температура успела вырасти, и ветер, гад, как всегда, подвел, не захотел помочь на взлете. Да и ведомый, Юрка Наумов, кричит сверху: «Командир, не впишешься!» Спасибо, Юрчик, успокоил, это я уже и без тебя вижу… Че делать-то, думай быстрей, а то тупик близко, приказываю себе. Мысль еще не успевает оформиться окончательно, а руки-ноги, действуя при дефиците времени на опережение, уже делают свое дело…

Даю ручку до упора влево, одновременно сунув левую педаль, удерживаю машину на минимально эволютивной скорости от сваливания. Пытаясь максимально увеличить угловую скорость разворота, мысленно уговариваю ее пошустрее вертеть попой, боковым зрением отслеживаю противоположный склон: впишемся не впишемся в разворот, вмажемся не вмажемся в стену этой чертовой кастрюли из камня! Кажется, вписались!!! Уф-ф-ф-ф…

Перевалили через склон горы, набрали высоту, теперь сам черт нам не страшен!

Оборачиваюсь в грузовую кабину, глазами подзываю Ришата ко мне, в пилотскую. Тут уж, немного утрируя командирский напор под впечатлением только что пережитого, накидываюсь на него: что, мол, неужели не слышал моих ценных указаний?! Тот оправдывается, что команду «оттянись» слышал, да мало времени было, чтобы набрать необходимую дистанцию. А когда крутиться начали, то мои вопли насчет сбросить шаг-газ он не мог услышать по определению, так как во время возникших диких перегрузок фишку связи от защитного шлема оторвало напрочь. Ладно, ребята, главное, что вы живы, хоть и поцарапаны слегка. Железо жалко, конечно, больно машина хороша была, но это все-таки железо, скуют еще. Но вот эту самую милую мне сейчас морду, почерневшую от копоти, с фингалом под глазом, с выражением досады, недоумения, обиды на судьбу, уже никто повторно не склепает. Ничего, Ришат, за одного битого двух небитых дают. Отойдешь ты постепенно от пережитого стресса, наберешься снова пилотского куража и командирской уверенности, голода к полетам и жажды новых побед, и завернешь еще хвоста своей вертушке, так что застонет она и закряхтит, как на деревенских танцах девчонка, почувствовав на своем стане уверенную, крепкую руку сильного мужика, признавая сразу его власть над собой, и отдавая себя ему, не думая, куда и как пойдут они уже вместе…

Можно на этом и закончить рассказ, но…

Вечером, посасывая сигаретку, обсуждаем мы своей парой прошедшие события и прикидываем, достойны мы награждения за спасение потерпевшего бедствие экипажа или слишком нахально об этом мечтать через месяц после прибытия на войну.

И тут мимо идет пропагандист полка (была такая военная профессия тогда, в советские времена), видом своим напоминающий шакала Табаки из мульта про Маугли. Завидев нас, он заговорщицки отозвал меня в сторонку. Заверив в своем безбрежном уважении всей нашей группы, поведал, деланно возмущаясь, сам при этом изучая реакцию на произносимые слова, содержание совещания, которое только что провел начпо. Начпо — это начальник политотдела, т. е. главный замполит полка, скотина редкостная и сволочная, замечательная эксклюзивным набором негативных качеств, и поэтому даже представляющая для стороннего наблюдателя некоторый зоологический интерес. Ну, например, как самая ядовитая змея, обитающая в дебрях Амазонки. Так вот, он, собрав всех замполитов полка, начал толкать им речь о том, что надо больше обращать внимание на воспитание психологической устойчивости во время боевых вылетов у летчиков. Ну да, сам-то он ни одного боевого вылета так и не сделал за всю службу.

В качестве примера он привел якобы имевший место случай, когда вертолет Якупова был сбит (?), замкомэске третьей эскадрильи (то есть мне) приказывают сесть, чтобы забрать его, а я отказываюсь, ему (то есть мне) еще и еще раз приказывают совершить посадку и забрать товарища, попавшего в беду, а он (то есть я) отказываюсь снова и снова. И так до тех пор, пока не прилетел командир полка и лично приказал командирским тоном, с угрозой отдать под трибунал, выполнить задачу по спасению, после чего уже он (то есть я) не посмел отказаться!

Что-то стало трудно дышать. Так бывает, когда тебе совершенно неожиданно, со всей дури, засадят под дых. При совершенно ясном небе вдруг потемнело, как во время солнечного затмения. Вроде дождя в это время года здесь не бывает, а веки что-то мокрые…

Это что же происходит, граждане?!! «Где он?!» — только и смог пробормотать я. «А, начпо-то?» — безмятежно переспросил пропагандист. — «Да в Союз улетел, в Ташкент, промышлять чего-то. Мышкует, поди». И не спеша, с чувством выполненного долга, покатил в столовую.