Сокровище Монтесумы - Ольга Жемчужная

– Я все поняла, спасибо, так на самом деле удобней, – поспешила разрядить накаляющуюся обстановку Градская.

Спенсер кинул хмурый взгляд исподлобья на Нелли и отошел от женщин. Нелли продолжала стоять около Градской, раздумывая, стоит ли ей говорить то, что так и вертелось у нее на языке. Умом Нелли понимала, что надо взять себя в руки и отойти молча в сторону, но что-то необъяснимое происходило с ней в этот момент. Нелли никак не удавалось взять себя в руки, а ситуацию под контроль. Она отчего-то вдруг почувствовала к Градской такую жгучую ненависть, как будто та отняла у нее не просто немного внимания ее мужа, а саму жизнь. Нелли даже на секунду закрыла глаза, чтобы справиться с нашедшим на нее замешательством. Но от этого ей нисколько не сделалось лучше, а только хуже. Более того, это ощущение ненависти к Градской еще более усилилось, захотелось ударить Градскую, да так, чтобы она никогда уже не поднялась. Нелли сделала несколько шагов к Еве, наклонилась к ней и прошипела в самое ухо:

– Советую тебе, дорогая, держаться подальше от моего мужа, а то как бы чего не вышло.

Нелли демонически улыбнулась и усилием воли заставила себя отойти от Градской. Как только она оказалась на значительном расстоянии от Евы, вся ее ненависть стала куда-то постепенно улетучиваться. Правда, не до конца, но все-таки значительно это чувство сошло на нет, оставив лишь легкие колыхания язычков своего пламени, которые постепенно догорали, тем быстрей, чем дальше Нелли уходила от того места, где стояла Градская.

Томи смотрела на счастливое лицо сына, только что выбравшегося из пещеры, и улыбалась.

– Мама, мама, смотри, – захлебываясь от восторга, Даниэль подбежал к Томи и вывернул содержимое своих карманов. Они доверху были наполнены золотом и самоцветами.

Томи счастливо улыбнулась:

– Надо взять столько, сколько сможешь унести. Когда золото кончится, ты снова вернешься сюда. Постарайся хорошенько запомнить это место.

– Я запомню. Но на всякий случай я еще нарисую план.

– Нарисуешь план? – удивилась Томи. – Ты сумеешь это сделать?

– Да, – с гордостью заявил Даниэль. – Меня отец научил этому искусству. – А еще у меня есть пергамент, на который я нанесу расположение этой пещеры относительно дворца. Тогда если я вдруг не найду это место, то достану свиток и восстановлю его по памяти.

– Странно, зачем ты взял в дорогу этот свиток, – пробормотала Томи.

– Я не мог его не взять, это подарок отца.

– Хорошо, пусть будет так. – Томи порывисто прижала сына к своей груди и прикрыла глаза. Ей представилось, что она держит его маленьким на своих руках. А Даниэль, еще совсем крошечный, жадно открывает свой рот и забавно вертит головкой в поисках груди матери. Томи еще плотнее прижала сына к груди, уткнулась носом в его волосы, жадно вдыхала такой родной и до боли знакомый запах его тела. Томи знала, что это последнее из удовольствий, которое еще осталось испытать ей на этом свете. Возможно, боги сжалятся над ней, и она сможет запомнить эти мгновения и наслаждаться ими там, по ту сторону бытия.

– Даниэль. – Томи оторвалась от сына. – Обещай мне, что ты вернешься к отцу.

– Мама, ты опять за свое, – недовольно произнес Даниэль. – Я тебе много раз говорил, я не оставлю тебя.

– Да, конечно, мы будем с тобой, но мало ли что… Поэтому обещай, – настаивала Томи, – что в этом случае ты вернешься к отцу.

– Хорошо, мама, – поспешил согласиться Даниэль, лишь бы мать оставила эту тему.

– Ну вот и славно. – Томи удовлетворенно улыбнулась. – А теперь я хочу вернуться во дворец, в свою комнату. – Перехватив вопросительный взгляд сына, она поспешила добавить: – Прежде чем двинуться в путь, я хочу провести последнюю ночь во дворце.

Когда они наконец добрались до дворца, Томи чувствовала себя смертельно усталой. Ей с трудом удалось преодолеть обратный путь, двигаясь на одной ноге. Приходилось затрачивать много усилий для передвижения. Да к тому же еще поврежденная нога сильно распухла и начала болеть. Томи повалилась на циновку и попыталась сосредоточиться на долгожданном покое. Но боль в ноге стала пульсирующей, все усиливалась и не давала возможности насладиться последними минутами на этой земле.

Даниэль, тоже порядком измученный, прикорнул рядом с матерью. Через некоторое время Томи заметила, что он заснул.

«Пора», – прозвучало в ее голове. Томи достала найденный нож и крепко сжала его в руке. Бросила долгий взгляд на безмятежно спящего сына. Сердце ее сжалось от боли, представив, что ему предстоит пережить при своем пробуждении.

– Прости меня, сыночек, – прошептала Томи помертвевшими губами. – Так надо для твоего же блага.

Томи приставила нож к груди, глубоко вздохнула. Очевидно, последний осознанный глоток воздуха был непомерно большим, и Томи закашлялась. Она стремительно поднесла ко рту руку, стараясь заглушить так некстати начавшийся кашель, чтобы ненароком не разбудить сына. Но уже через секунду кашель прошел, и Томи с облегчением положила руку на горло. В этот момент ее пальцы почувствовали, что там как будто чего-то не хватает.

«Ожерелье!» – спохватилась Томи. Она достала из складок своей юбки драгоценный сверток и развернула его. Несколько секунд Томи любовалась красотой камней. Даже в лучах заходящего солнца они вспыхивали и переливались яркими брызгами. Томи ласково провела пальцами по ожерелью, грустно подумала, что никому эта красота не принесла счастья. Ни прежней хозяйке ожерелья – дочери императора Монтесумы, ни ей… Вероятно, эти камни до сих пор ищут свою хозяйку. Ту, которую они сделают счастливой. Только где она? Томи горько улыбнулась. Где настоящая хозяйка этих камней? Ей уже никогда не увидеть своего ожерелья. Потому что оно уйдет вместе с Томи в мир теней.

– Я не отдам тебя никому, – прошептала Томи, обращаясь к ожерелью, лежащему на ее ладони, – я забираю тебя с собой.

Томи надела ожерелье на свою шею и почувствовала холодок острой боли, пронзившей ее горло. Не обращая на это внимания, она сжала в ладони обсидиановый нож и занесла руку со смертоносным орудием над своей грудью, направив острие ножа точно над областью сердца. И в этот момент на Томи навалился страх, вся ее решимость нанести последний смертельный удар куда-то исчезла. Боль же в области шеи усиливалась, становилась невыносимой. Стало трудно дышать. Томи с досадой сорвала с себя ожерелье и бросила его на землю. Ее горлу стало легко, страх исчез, и вернулось желание как можно скорей покончить с жизнью. Томи оттолкнула ожерелье ногой подальше от себя, крепко сжала нож и с силой вонзила его в свое тело.

Ева ничего толком так и не поняла. В чем она провинилась перед Нелли, чтобы слышать угрозы с ее стороны. Спенсер вел себя с ней абсолютно корректно, не более и не менее любезно, чем с другими участниками экспедиции. Но почему-то его поведение вызвало целый шквал ненависти Нелли по отношению к ней. Ева не ошибалась, она была на все сто процентов уверена, что Нелли чувствовала к ней не что иное, как ненависть. Конечно, Ева заметила, что между Спенсером и Нелли что-то происходит. Интуиция подсказывала ей, что причина этого в той самой сцене, которую они подсмотрели с Левиным в Шочимилько. Еще тогда Еве сделалось не по себе от увиденного, как будто она заранее увидела все неблагоприятные последствия той ночной прогулки, которые скажутся не только на Спенсере, Нелли и Готье, но затронут и ее, Еву. И вот теперь Нелли ненавидит ее. В этом Ева не сомневалась, но самым странным и непостижимым во всем этом было то, что Ева отчего-то вдруг почувствовала какую-то вину перед Нелли. Когда Нелли наклонилась к ней и прошипела в самое ухо, чтобы она подальше держалась от Спенсера, Еву вдруг обдало каким-то необъяснимым чувством раскаяния, как от какого-то сильного проступка, который она совершила по отношению к Нелли. И это было тем невероятней, что Ева абсолютно и наверняка знала, что никакой ее вины перед Нелли нет и быть не может. Она знает эту женщину не больше недели и не собирается знать и дальше после окончания экспедиции. Так в чем же тогда дело? У Евы мелькнула было мысль подойти и прямо спросить об этом у Нелли, но она тут же с негодованием прогнала от себя эту идею. Спрашивать об этом у Нелли сейчас совершенно бессмысленно. Любая попытка заговорить с ней, Ева была уверена, обернется новой вспышкой ненависти Нелли, деструктивной и ни на чем не основанной.