Уйди во тьму - Уильям Стайрон

«Элен…» — воззвал к ней Милтон, но его слова потонули в грохоте второго самолета, который появился и, нырнув вниз, в темноту за деревьями, сопровождаемый шумом, пламенем и чувством опасности, исчез вслед за первым.

Она подумала: «Что-то случилось с Моди».

«Элен! — крикнул Милтон. — Идиоты! — И погрозил кулаком небу. — Чертовы психи!»

Его стакан беззвучно упал на лужайку, и льдинки, на которые она наступила, убегая, засверкали как бриллианты на траве. В доме зажгли свет. Моди лежала, растянувшись, у подножия лестницы и хихикала.

«Мне не больно, мама, — сказала она. — Слышишь: летят самолеты!»

Элен опустилась подле нее на колени, застыв от страха.

«Я не удержала ее: она поскользнулась и упала, — сказала Пейтон. — Извини. Было темно. Я не нарочно».

«Мама, Пейтон не нарочно. Слышишь: летят самолеты!»

Элен подняла и поставила Моди на ноги. Прибежал Милтон, и Элен услышала позади себя его голос: «О, слава Богу, все хорошо! Я подумал: что-то случилось».

Элен рассказала Кэри, что новый самолет присоединился к процессии, летевшей по небу, дом затрясся от этого неистового грохота, словно некие опасные птицы, летя на восток, принесли на землю на своих крыльях циркулярные пилы. Затем шум быстро уменьшился, самолеты, улетели, оставив за собой далеко над заливом затихающий невинный звук, почти музыкальный, дрожащий в сумерках гул, который замирал, исчезал, снова возвращался, вибрировал и, наконец, совсем умолк. Стоя на коленях возле Моди, она подняла глаза. На ноге Моди была ссадина — маленькая, но ей она показалась большой и страшной. Точно привидевшееся во сне вдруг стало я вью. Следствие, казалось, какой-то глупой проказы. Она перевела взгляд на Пейтон — шорты, стройные загорелые ноги, опять ее бедра. Все это утрачено. Это — ее. Она уезжает. Но что-то помешало Элен сказать нужные слова.

И, сказала она Кэри, она сдалась, забыв о своей гордости, своей боли, своем отвратительном эгоизме. Она поднялась, обняла Моди и спокойно сказала Милтону: «Кое-что действительно случилось, Милтон. Разве я не сказала вам? Пейтон дала ей упасть. Мне придется остаться здесь». И, повернувшись, не сказав больше ни слова — ни Пейтон, ни кому-либо еще, — она пошла наверх.

После того как Элен окончила эту часть своих излияний, Кэри вспомнил, что он склонен был сказать ей: «Ну и что?» Он не хотел делать походя какие-то выводы, но его первоначальную жалость к ней умерило сильное раздражение: перед ним сидела женщина, которая не являлась жертвой жизненных обстоятельств, а была слишком эгоистична и, не желая идти на обычные компромиссы, не стала счастливой. И хотя он не так хорошо ее знал, он готов был предположить, что она резонерша до мозга костей. Ничего удивительного, что жизнь казалась ей западней. В определенное время ей нужно было лишь проявлять немного снисходительности, по крайней мере соразмерять результаты. Он так и сказал ей, стараясь быть объективным, хотя — как он позже, испугавшись, подумал — он был нравоучителен. Когда она умолкла, явно чувствуя себя несчастной и изнуренной, он посмотрел в сторону от нее и, машинально начертив что-то в блокноте, сказал:

— Моди сильно расшиблась?

— Нет; по крайней мере я так не считаю.

Кэри подумал: «А-а, ладно», — и вяло произнес:

— Ну как в старинном изречении, Элен: «Как от малой закваски уплотняется хлеб, так от малейшей доброты растет любовь».

На самом деле он это сейчас сочинил, и изречение получилось слабое: поскольку он никогда не был уверен в своих суждениях, он часто цитировал воображаемые источники, чтобы придать своим словам больший авторитет, — плохая привычка, но относительно безвредная. И Элен тогда сказала после долгого молчания, исполненного мучений и нерешительности:

— Что ж, я думаю, это верно. Но, я полагаю, вы ведь такой же, как все остальные.

— Что вы имеете в виду, Элен? — мягко спросил он.

— Нет. Нет, конечно. Вы не как все. Вы же первый, с кем я об этом говорю.

— Ну…

— Я ужасная, верно?

— Нет.

— Вы говорите «нет», потому что вы добрый.

— Нет, послушайте, Элен. Я помогу вам во всем, в чем смогу. Я здесь не для того, чтобы судить или осуждать. Я сказал так лишь потому… ну, считайте, что я взял свои слова обратно. Я вовсе не намекал, что с вашей стороны отсутствовала доброта. Я полагаю… Ну возможно, то, как вы все это рассказали мне, породило у меня ложную мысль, что вы, возможно… эгоистичны. По крайней мере в данное время. Или что-то в этом роде. — Ну что еще он мог ей сказать?!

— Вы хотите сказать, что…

— Я так думаю… Элен. Ох, я не знаю… — безнадежно произнес он. — Я хочу сказать: возможно, все не так худо, как кажется.

Она закрыла глаза и поднесла пальцы ко лбу.

— Я думала, что, может, вы сумеете мне помочь, — тихо произнесла она.

Бедная женщина. Странная ситуация. В такой день, когда священник чувствовал себя всеми покинутым, когда он больше всего хотел иметь возможность выступить духовным наставником, появился человек, которому, казалось, требовалась любая помощь, какую он может оказать, — ну и что он может сказать ей? Право же, ничего. Поэтому в образовавшейся маленькой паузе он постарался сосредоточиться на чем-то более возвышенном, что находится вне его, и молил Бога наставить его. Наконец он произнес:

— Элен, вы верите в Господа?

Она медленно подняла на него глаза и сказала на удивление хладнокровно:

— Да. Или по крайней мере хочу верить.

— В таком случае часть сражения уже выиграна, причем лучшая часть возможной победы. У Господа есть сильный противник — дьявол. — И подумал: «Да, она это знает. Она это знает. И все это — ей в заслугу». — Ловкость дьявола и сила велики, и на его вооружении — жестокая ненависть. Как сказано в псалме, — в этом Кэри был уверен, — Господь дает свою величайшую награду тем, кто отчаянно с ним борется и чья борьба в самый мрачный час кажется совсем безнадежной. Потому что тогда единственным оружием человека является вера, которая часто кажется чем-то хрупким, но если у вас ее нет, борьба ничего не дает. — И добавил: — Не говорите, что борьба невозможна.

Он пригнулся и вдруг почувствовал, что с его плеч словно свалилась тяжесть — до него дошла правда того, что он говорил, и он должен сказать ей следующее:

— Не странно ли, что я разговариваю с вами так в наше время?

Она отрицательно качнула головой, а он продолжил:

— Извините, но вы должны выслушать это, Элен. Запомните: наше время — лишь миг в том времени, какое мы воспринимаем как вечную любовь Господа. Дьявол, если вам угодно называть его так, гуляет сегодня, как и прежде, повсюду, но он всегда терпел поражение и был повержен. И всякий раз он встает еще более сильным и испытывает нашу веру. Если момент его появления представляется нам более скверным, а дьявол кажется сильнее вооруженным, тогда мы с радостью и восторгом ищем возможности сразиться с ним: «Я хорошо сражался, я не сбился с пути, я сохранил свою веру — теперь меня ждет награда праведности». О, Элен, в таком утверждении нет ничего глупого или нахального, ничего, ставящего под сомнение разум, — это дань вере в себя, в свою силу и любовь, которая переходит в любовь к другим и которая является вечной любовью к Господу.