Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии - Джеймс Лонго

Максимилиан еще раз обратился к семи тысячам монархистов, дал интервью Англо-американской ассоциации прессы. Тысячам людей пришлось отказать за недостатком места. Двести тысяч австрийцев прислали поздравления молодому наследнику престола Габсбургов. В тот же вечер бывший фельдмаршал в форме Императорской армии обратился к евреям – ветеранам войны, которые чествовали Отто в синагоге Вены. Новости из Германии добавляли празднествам размаха. Там со всех военных памятников убирали еврейские фамилии[541].

Летом следующего года австрийский парламент принял закон о частичном возврате собственности Габсбургов, конфискованной у них в 1919 г. В переговорах об этом интересы своих родственников представлял Максимилиан Гогенберг. Дворцы Хофбург и Шенбрунн остались в собственности государства, но остальные дома и поместья возвращались семье[542]. Адольф Гитлер и многие другие внимательно следили за Максом в полной уверенности, что он законным путем ведет дело к возвращению Отто. Министр иностранных дел Австрии отвечал критикам: «Закон о восстановлении права собственности Габсбургов стал всего лишь актом справедливости и никак не связан с вопросом реставрации монархии»[543]. Ему мало кто верил и в Берлине, и в Вене. В ноябре того же года в Греции прошел плебисцит о возращении монархии, и «за» высказалось подавляющее большинство: 1 491 992 человека против 43 454[544].

Закон, о котором вел переговоры Макс, позволял Габсбургам «вернуться в Австрию в качестве частных лиц»[545]. Многие воспользовались этой возможностью, но только не Отто и не бывшая императрица Зита. Они дожидались особого приглашения. Шушниг дважды тайно встречался с Отто во Франции и недвусмысленно обещал «провести реставрацию как можно скорее в будущем году… даже если это в конце концов приведет к серьезным осложнениям в Европе»[546]. Он добавил, что на любую попытку Германии аннексировать Австрию страна ответит силой[547].

Впоследствии Отто писал о роли своего родственника в тех событиях:

Основной фигурой был Макс Гогенберг. Он развил бурную деятельность, проводил встречу за встречей, часто навещал нас. Он был одним из наших главных связующих звеньев с правительством, особенно при обсуждении возможности моего возвращения в Австрию. Он был безусловно предан, был прекрасным оратором, умел сводить между собой даже заклятых врагов[548].

Зимой 1935/36 года туристическая и лыжная индустрия страны страдала от недостатка снега и отсутствия принца Уэльского. В начале 1936 г. умирал британский король Георг V, и Эдуард отменил свой отдых в Австрии. Многие ожидали, что популярный принц вот-вот станет еще более популярным монархом. А король Георг испытывал в этом сомнения даже на смертном одре и печально предсказывал: «Меня не станет, и мальчик через год себя погубит»[549].

Король, безусловно, знал своего сына, но немногие могли бы тогда представить себе, что скандал в королевском семействе, затянувший наследника престола, его любовницу и ее мужа-рогоносца, самым драматическим образом скажется на австрийских монархистах. В Вене доверие к ним было очень высоким. Правительство организовало целую серию зимних балов во дворце Хофбург, в которых заметное участие принимали и члены семьи Габсбургов. Триумфальный успех эрцгерцога Евгения затмил даже появление президента республики. Принцесса Илеана Румынская, жена эрцгерцога Габсбурга, блистала в тиаре из бриллиантов и сапфиров, принадлежавшей когда-то российской императрице[550]. Многие пары, беззаботно кружась под мелодии венских вальсов, ожидали, что хозяином следующего венского зимнего бального сезона станет император Отто Габсбург.

В самой середине беспокойного десятилетия Эрнст, принц-холостяк из рода Гогенбергов, ушел в тихую гавань жизни без политики. Об этом написали все газеты Европы. Под заголовком «Принц Эрнст фон Гогенберг, сын покойного эрцгерцога Франца-Фердинанда, и его невеста-англичанка мисс Мэйзи Вуд» газета Illustrated London News сообщила читателям о помолвке австрийского принца с девушкой, отец которой был британским дипломатом, служившим в Вене, а мать – венгерской графиней[551].

Эрнсту было тридцать два года. Как раз в этом возрасте его мать вышла замуж. Как и Макс, он отрастил усы «под Франца-Фердинанда». Своей несколько тяжеловатой фигурой он напоминал их отца в молодости. Будущая жена Эрнста, лучезарная двадцатичетырехлетняя Мария-Тереза Вуд, была названа в честь самой знаменитой императрицы из династии Габсбургов. Правда, вместо этого величественного имени жизнерадостную, земную графиню почти все называли Мэйзи. Она бегло говорила на родном языке своей матери-аристократки, венгерском, прекрасно, без акцента, на английском, языке своего отца-дипломата, но с немецким была едва знакома. Страдая серьезным нарушением слуха, девушка научилась мастерски читать по губам[552].

Свадьба должна была состояться недалеко от дворца Бельведер, в красивой церкви Карлскирхе на площади Карлсплац. Много лет тому назад именно этот очаровательный вид украшал первую открытку, посланную Адольфом Гитлером из Вены. Свадебный день стал для семьи Гогенбергов драгоценным воспоминанием; потом долгие годы войны и заточения надолго разлучили их. И, как на все в Австрии в 1936 г., на эту свадьбу смотрели через политические очки.

Карлскирхе издавна была связана с Габсбургами. Гостями на свадьбе были члены древних аристократических родов Австро-Венгрии, дипломаты, политические деятели со всей страны. Многие увидели в этом жест общественной поддержки Гогенбергов за их верность Габсбургам и работу по реставрации монархии[553].

Свадьба получилась радостная, но политическая обстановка портилась на глазах. Канцлер Шушниг отослал Макса обратно в Италию. Муссолини все время твердил, что будет на стороне Австрии, но трудная военная кампания в Восточной Африке вынудила сменить приоритеты[554]. Теперь его манили национализм, колониализм, расизм. Заголовок в New York Times гласил: «Эфиопия обречена… Италия берет на себя бремя белых в последней самоуправляемой африканской стране»[555].