Генерал Абакумов. Нарком СМЕРШа - Виктор Степаков

Несколько дней спустя это постановление было разослано центральным комитетам компартий союзных республик, крайкомам и обкомам партии, министерствам государственной безопасности союзных и автономных республик и областным управлениям МГБ.

Тем временем в Сокольнической тюрьме МВД, больше известной в народе как «Матросская тишина», первый заместитель Генерального прокурора СССР К. Мокичев приступил к допросам Абакумова.

На одном из первых допросов Виктор Семенович заявил:

«У меня были ошибки, недостатки и неудачи в работе. Это все, в чем я виноват. Утверждаю, что никаких преступлений против партии и Советского правительства я не совершал. Я был весь на глазах у ЦК ВКП(б). Там повседневно знали, что делается в МГБ».

Следователь Мокичев задавал вопросы:

«Почему вы долго не арестовывали Этингера, а после ареста запретили допрашивать о терроре, сказав Рюмину, что Этингер “заведет в дебри”?»

Подследственный Абакумов отвечал:

«Руководство 2-го управления доложило мне, что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке были изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер – большая сволочь. Это было в первой половине 1950 года, месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили. А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. “Говорите правду, не кривите душой”, – предложил я Этингеру. На поставленные мною вопросы он сразу же ответил, что его арестовали напрасно, что евреев у нас притесняют. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского, моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я заявил, что ему придется рассказать, как он залечил Щербакова. Тут он стал обстоятельно доказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком.

В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего связанного с террором здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не дает».

Абакумов также категорически отверг обвинения в попустительстве «террористическим намерениям» хирурга академика С. С. Юдина, якобы примкнувшего к заговору, которым руководил Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, пообещавший передать власть в стране маршалу Г. К. Жукову.

Не признал Виктор Семенович за террористов и оболтусов из так называемой подпольной группы «СДР». В отношении них он заявил:

«Слуцкий, Гуревич и остальные члены группы “СДР” являлись учащимися 9—10-х классов или же студентами-первокурсниками, им было по 15–17 лет, они в основном дети репрессированных, способные только на болтовню. Однажды кто-то кому-то сказал, что хорошо бы убить Маленкова, раз он такой ярый антисемит, вот и все. Серьезных террористических намерений у них не было и быть не могло. А про Гаврилова с Лаврентьевым вообще не о чем толковать: арестованные были п…стами, американцы, с которыми они якшались, – тоже п. сты, и вся связь у них была главным образом на этой почве. Достаточно поглядеть на них – больные люди».

Вскоре после ареста Абакумов обратился с первым и последним письмом к Сталину:

«…Теперь по поводу заявления тов. Рюмина о том, что я якобы намекнул Этингеру, чтобы он отказался от показаний по террору. Этого не было и быть не могло. Это неправда. При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с Этингера шкуру содрали, но этого дела не упустили бы…

Должен прямо сказать Вам, товарищ Сталин, что я сам не являюсь таким человеком, у которого не было бы недостатков. Недостатки имеются и лично у меня, и в моей работе. В то же время с открытой душой заверяю Вас, товарищ Сталин, что отдаю все силы, чтобы послушно и четко проводить в жизнь те задачи, которые Вы ставите перед органами ЧК. Я живу и работаю, руководствуясь вашими мыслями и указаниями, товарищ Сталин, стараюсь твердо и настойчиво решать вопросы, которые ставятся передо мной. Я дорожу тем большим доверием, которое вы мне оказывали и оказываете за все время моей работы как в период Отечественной войны – в органах Особых отделов и СМЕРШ, так и теперь в МГБ СССР.

Я понимаю, какое большое дело Вы, товарищ Сталин, мне доверили, и горжусь этим, работаю честно и отдаю всего себя, как подобает большевику. Чтобы оправдать Ваше доверие. Заверяю Вас, товарищ Сталин, что какое бы задание Вы мне ни дали, я всегда готов выполнить его в любых условиях. У меня не может быть другой жизни, как бороться за дело товарища Сталина».

Историк К. А. Столяров, первым опубликовавшей этот документ в своем исследовании «Игры в правосудие», верно заметил, что Абакумов в письме Сталину, всячески избегая слов «арест» и «тюрьма», тонко намекает на незыблемость их взаимоотношений и упоминает лишь о досадных недоразумениях, возникших по злой воле или близорукости третьих лиц.

Виктор Семенович жестоко просчитался. После получения адресатом его письма следствие день ото дня стало набирать обороты, вовлекая в свою орбиту множество новых фигурантов. Были арестованы заместители Абакумова Селивановский и Питовранов, ряд ответственных сотрудников центрального аппарата МГБ – Шубняков, Райхман, Белкин, Шварцман, Эйтингон и другие. Всех подследственных перевели в Лефортово.

22 февраля 1952 года подполковник М. Д. Рюмин при поддержке заместителя министра МГБ С. А. Гоглидзе добился санкции Сталина взять следствие в свои руки и был возведен в ранг замминистра, курирующего следствие.

Начались допросы с применением пыток и избиений сотрудников из ближайшего окружения Абакумова – от них требовали подтверждения намерений бывшего министра М ГБ ликвидировать Сталина и возглавить группу «еврейских националистов» по захвату власти в стране. Подследственные Лихачев и Броверман нужные показания дали.

Однако Абакумов решительно отрицал все эти обвинения. Терпение куратора Рюмина лопнуло, и следователи всерьез взялись за Виктора Семеновича.

Письмо Абакумова, отправленное им в порыве отчаяния на имя Берии и Маленкова, свидетельствует об этом:

«Товарищам Берия и Маленкову

Дорогие Л. П. и Г. М.! Два месяца, находясь в Лефортовской тюрьме, я все время настоятельно просил следователей и нач. тюрьмы дать мне бумагу написать письма вам и тов. Игнатьеву…

Со мной проделали что-то невероятное. Первые восемь дней держали в почти темной, холодной камере. Далее в течение месяца допросы организовывали таким образом, что я спал всего лишь час-полтора в сутки, и кормили отвратительно. На всех допросах стоит сплошной мат, издевательство, оскорбления, насмешки и прочие зверские выходки. Бросали меня со стула на пол. Ночью 16 марта меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером 2 метра. В этом страшилище, без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день), я провел восемь суток. Установка включалась, холод все время усиливался. Я много раз впадал в беспамятство. Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортово таких холодильников не знал – был обманут. Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг.