Я возьму твою дочь - Сабина Тислер

Риккардо проснулся, как всегда, в шесть утра, увидел, что снега за ночь стало больше и он не тает, и повернулся на другой бок, чтобы еще поспать, потому что при такой погоде на улице ему делать было нечего. Что-то подобное было последний раз лет восемь назад, когда в феврале выпало много снега.

Необычная тишина в доме разбудила Аманду непривычно рано, в восемь утра. Ее первой мыслью была благодарность за то, что она еще жива. Потом она стала раздумывать, что же в это утро было иначе, чем обычно. Обязательных головных болей не было, и это ее удивило. Она уже так привыкла по утрам ощущать тупое покалывание в висках, которое приводило к тошноте и головокружению, что была просто поражена. Ей даже удалось сесть на кровати, и комната не закружилась перед ее глазами, а осталась там, где и была.

Она прилегла еще на минутку, чтобы насладиться этим приятным моментом, и постепенно к ней вернулись воспоминания о минувшей ночи.

Аманда сидела уже за вторым капучино, когда София зашла в кухню.

– Доброе утро, дитя мое, – сказала она подчеркнуто радостно.

– Что случилось, мама, почему ты не спишь?

– Потому что мне есть о чем подумать. Йонатан, например, этот немец… Я считала, что он просто наш постоялец и ничего больше, но, похоже, ошибалась.

София молча выпила стакан воды.

– Я что, ошиблась?

– Может быть, немножко.

– Ты спишь с ним? Немедленно отвечай!

– Я люблю его, мама.

– Об этом я не спрашивала! Я хочу знать, спишь ли ты с ним, черт возьми!

– Да.

У Софии на глазах выступили слезы. Если мать начинала разговор, то он чаще всего оказывался допросом.

– Вот это здорово! – сказала Аманда и хлопнула ладонью по столу так, что чашка задребезжала. – Над этим нам придется подумать, потому что так дело не пойдет, моя дорогая! По крайней мере, не в моем доме!

– Мне двадцать девять лет, мама, не пятнадцать.

– Ну и что?

– Я могу делать то, что хочу.

– В том-то и дело, что нет. – Аманда встала, распахнула дверь и заорала: – Риккардо!

– Дай ему поспать!

София не понимала, почему мать подняла такой шум. Видимо, она просто хотела устроить скандал, другой причины не было, иначе она могла бы подождать, пока Риккардо проснется сам.

– Нет, я сейчас хочу поговорить с ним. Это важно, черт возьми! Как по мне, он может каждый день спать сколько угодно, но сегодня – нет! Риккардо! – крикнула она еще раз, и ее голос разнесся по всему дому.

«Йонатан, конечно, тоже услышал», – подумала София.

Одна только мысль о нем вызвала боль в сердце. Потому что она очень его любила. А еще потому, что она так и не поняла, что же произошло ночью.

Риккардо пришел через четверть часа, заспанный и в плохом настроении. Дни, когда он не мог работать на винограднике или в саду, были для него потерянными. Он чувствовал себя больным, если приходилось подолгу сидеть в кухне и выдерживать Аманду. А сегодня она позвала его сама.

– Что такое? – коротко спросил он и поставил чашку в эспрессо-машину.

– Сначала сядь и поешь. Нам нужно кое-что обсудить.

Риккардо сел за стол, но у него не было ни малейшего желания что-то есть. И уж тем более, если это был приказ Аманды. Он подпер голову руками и посмотрел на нее усталыми глазами.

– Наверное, это будет никак не меньше, чем предстоящий конец света, раз ты уже в такое время начала разговаривать.

– Выбирай выражения, друг мой.

Риккардо замолчал. Потом он встал и сварил себе кофе.

– Между Софией и Йонатаном что-то происходит. Ты об этом знаешь?

Риккардо покачал головой.

– Ну и что? – раздраженно спросил он после долгой паузы. – Ты из-за этого поднимаешь шум?

София чувствовала себя, словно школьница, которую вызвали на учительское собрание, потому что нужно принимать решение – выгонять ее из школы или оставить. Она не выдержала и выскочила из кухни. Аманду это нимало не смутило. Ей было даже проще побеседовать с Риккардо наедине, а о результате разговора София узнает достаточно быстро.

– Она спит с этим типом. С этим иностранцем, о котором мы ничего, абсолютно ничего не знаем. Я считаю, что так нельзя!

– Она достаточно взрослая. И в ее жизни не так много удовольствий. Оставь ее, будь добра, в покое, не суйся в это дело.

– А люди что подумают?

– Ни одна душа не знает и не видит, что происходит в Ла Пассерелле. Кроме того, нам должно быть все равно, что подумают люди.

– А мне не все равно!

– Аманда, к чему это? – теперь вспылил уже Риккардо. – Ты выходишь в деревню, только если тебе нужно к зубному врачу или к дотторессе. Ты не показываешься на деревенских праздниках, не ходишь нив церковь, ни в бар, ни в булочную или в «Алиментари». Для людей ты больше не существуешь! Аманда – это было когда-то! А сейчас вдруг тебя волнует, кто что скажет? Не говори глупостей, Аманда!

– Они не могут жить в незарегистрированном браке. Ты должен с этим согласиться!

– Да не с чем мне соглашаться, – пробормотал Риккардо, но мысль о портрете не выходила у него из головы.

– Он должен на ней жениться, и дело с концом. Он или женится на ней, или уедет отсюда. Вот так!

Как это ни удивительно, но Аманда до сих пор еще не съела ни кусочка.

– С одной стороны, ты жалуешься, что мы ничего о нем не знаем, с другой стороны, хочешь, чтобы он сразу же на ней женился. Ради бога, оставь все так, как есть! Она счастлива. А значит, нам должно быть все равно, откуда он взялся и что с ним случилось.

– Об этом и речи быть не может.

Аманда поджала губы и скрестила руки под своей мощной грудью.

Риккардо знал, что с ней вряд ли стоит вести дискуссию. Если она что-то вбила себе в голову, то своего добьется. И ему было совершенно ясно, что речь идет вовсе не о моральной стороне дела. Это всего лишь предлог, чтобы наконец-то выдать Софию замуж.

«Она спит с этим типом. Я считаю, что так нельзя!»

Слышать такое из уст Аманды было более чем абсурдно. Больше всего Риккардо хотелось громко рассмеяться. Кто бы говорил, но только не Аманда. Никогда он не забудет того, что произошло три года назад в Ла Пассерелле.

В тот год даже в конце сентября стояла прекрасная летняя погода. У Аманды и Риккардо в большой квартире жили три постояльца, три мотогонщика из Голландии, Фольке, Матс и Энрик. Им было около двадцати пяти лет, и руки у них были толстые, как проглотившая кролика анаконда, а пожатия мощными, как тиски. Они не знали ни слова по-итальянски и целыми днями мотались на своих мотоциклах по лесным и горным дорогам. На ужин они разогревали себе жирные копченые сосиски, а потом сидели с Амандой в кухне и опустошали бутылки красного вина одну за другой.