Падшая женщина - Эмма Донохью

Мэри прищурилась. Хорошо бы чернила высохли скорее — песка для просушки у нее не было. Карету мотало из стороны в сторону; Мэри перехватила перо поудобнее и задумалась. Что должна написать мать, находящаяся на пороге кончины? «Боюсь что по моей кончине моя единственая дочь останется одна одинешенка на белом свете без друзей и падержки». Слова вдруг начали расплываться у нее перед глазами. В эту секунду она верила в эту историю сама. Мать, которая больше никогда не увидит свою единственную дочь…

— Монмут! — завопил Джон Ниблетт.

Ну и слава богу. По крайней мере, скоро можно будет наконец выбраться из этого корыта, в котором она провела самую длинную неделю в своей жизни. Мэри взглянула в окно, и ее сердце болезненно сжалось.

Монмут? Но это же не город. Это крохотный городишко, почти деревня. Что же она наделала?

Валлиец протянул руку за своими чернильницей и пером. Мэри поспешно накорябала в конце имя матери. Только теперь она осознала, что он тоже собирается сходить в Монмуте. Да чтоб его разбил паралич, в ярости подумала она. Неужели он местный? В Англии столько ничтожных вонючих городишек, так почему же этот человек оказался именно отсюда?

Надо было думать, прежде чем затаскивать его в постель. Надо было получше пораскинуть мозгами. Теперь оставалось только надеяться, что он живет где-нибудь подальше от города и их дороги никогда не пересекутся.

Мэри отдала валлийцу письменные принадлежности и отвела глаза.

Посреди реки возвышались несколько покрытых деревьями островков. Верхушечные ветки были усеяны воронами. Одна вдруг издала хриплый повелительный крик, тяжело захлопала крыльями и перелетела на соседнее дерево. Ее растопыренные перья напоминали пальцы. Понемногу волнение охватило всю стаю. Одна за другой вороны срывались с дерева и взмывали в воздух. То, что Мэри принимала за ветки, оказалось птицами. Они были похожи на иглы, штопающие порванную ткань неба.

Дилижанс, скрипя, въехал на мост. Несколько жалких рядов домов, один-единственный церковный шпиль. Весь Монмут предстал перед ней как на ладони. Проделав весь этот путь, она оказалась в городе, где птиц было гораздо больше, чем людей.

— И смотри, вот здесь остались следы от ее слез. — Миссис Джонс протянула письмо своему супругу.

Он поднес лист бумаги к свету, передал его обратно жене и уселся на кровать.

— Подумать только, маленькая дочка Сью Рис выросла в такую высокую красивую девушку, а ее матери нет на свете и она не может полюбоваться на свое сокровище! — У миссис Джонс не хватало переднего зуба, и когда она вздыхала, то слегка присвистывала. — Но слава Создателю, она хотя бы недолго мучилась. Девочка сказала, лихорадка унесла ее очень быстро.

Мистер Джонс согласно кивнул и поднял ногу, чтобы снять свой единственный башмак с красным каблуком.

— Послушай-ка, Томас, вот кусок, от которого у меня прямо-таки разрывается сердце. — Миссис Джонс быстро пробежала письмо. — «Из благатварительной школы она научилась читать, писать, шить… может скраить рубашку, падрубить манжеты… испалнять любую работу… Моя бедная Мэри станит прикрасной служанкой у нее быстрые руки и она усердна скрамна и неприхатлива…»

— Что здесь такого жалостливого? — перебил мистер Джонс, надевая через голову ночную рубашку.

— Я еще не дошла. — Миссис Джонс наклонилась ближе к свече. — «Если ты праявиш божескую милость и примеш мою несчастную дочь в услужение я не самневаюсь что ты никогда об этом не пажалееш и да наградит тебя Господь за твою доброту. — Ее голос дрогнул. — Молю тебя дорогая Джейн пазволь моей душе упокоится с миром зная что моя единственая девочка находится под твоей защитой и в твоих надежных руках». — Она потерла глаз костяшками пальцев.

— Иди в постель, дорогая, — сказал мистер Джонс.

— Уже иду. Знаешь, у девочки нет ни пенса. У нее не было ни крошки во рту с самого Челтнема! Я велела ей заказать хорошую отбивную в «Робин Гуде» и сказать хозяину, чтобы он записал ужин на счет Джонсов.

Он еще раз кивнул и натянул на стриженую голову ночной колпак.

Миссис Джонс снова расправила письмо, пытаясь разобрать неровные строчки.

— «Твоя пакорная слуга и вечная должница миссис Сьюзан Сондерс, в девичестве Рис». — Она сложила письмо в маленький квадратик. — А какой ужасный почерк! Подумать только, а ведь Сью была самой опрятной и старательной в школе. Ты помнишь, какой она была чистюлей, Сью Рис?

Он кивнул.

— То есть Сондерс, хочу я сказать. Помнишь, какой она была красавицей в день своей свадьбы?

— Меня не было в городе, — напомнил он. — Я был подмастерьем у своего хозяина в Бристоле и вернулся домой только через год.

— Конечно! — Миссис Джонс хлопнула себя по лбу. — Вроде бы я помню, но все мои воспоминания перепутались в голове, точно мятое белье. — Она взглянула на сложенное письмо и сжала его в кулаке. — Я написала Сью письмо, когда услышала, что она овдовела, а потом еще одно, чтобы сообщить о смерти ее отца, но с тех пор ничего, ни единой строчки. Все забывала за делами. У меня ведь вечно хлопот полон рот, так что…

— Ну конечно, — ласково сказал он. — Эти годы, они так и летят, даже не замечаешь как.

— Ей не повезло так, как мне. Бедняжка Сью. — Голос миссис Джонс опять задрожал. — Как подумаю про этого шута Коба Сондерса… как он оставил ее одну-одинешеньку зарабатывать гроши самым низкопробным шитьем!

Мистер Джонс хмыкнул.

— Что ж… гнилой плод она выбрала.

— Но как же недолог наш век! Она так и не вышла замуж во второй раз. Надорвалась, заботясь о своей маленькой девочке. Сью была ровно на шесть месяцев моложе меня, ты помнишь?

— О, вот как.

— А теперь ее кости лежат где-то в Лондоне, на церковном дворе.

Мистер Джонс взглянул на склонившуюся над свечой жену. Ее лицо было странно искажено, но он не мог сказать точно, были ли то слезы или просто тень от колеблющегося пламени. Он разгладил прохладное одеяло над пустым местом, где должна была находиться его левая нога.

— Только представь себе, Томас. — Теперь она совершенно явно всхлипнула. — Чувствовать, что твой конец близок, и знать, что твое дитя остается одно в этом жестоком мире. Это, должно быть, так же ужасно, как… как…

— В таком случае, может быть, стоит взять ее тебе в помощь, — мягко прервал он. Ему было больно видеть, как она переживает. — Скоро нам и вздохнуть будет некогда.

Миссис Джонс повернулась к нему. На глазах у нее еще блестели слезы.

— У нее такие же руки, как у Сьюзан? — спросил мистер Джонс, просто чтобы что-нибудь сказать.

— В точности! — заверила она. — Настоящие пальцы швеи, я специально приметила. Но, Томас, у нас и без того трое слуг. Мы не можем позволить себе четвертую.