Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов - Юми Мацутои

Сэн так и умер бы в этом душном ночном лесу, умер с отвращением к земной жизни, но под утро яркое спасительное воспоминание пришло к нему – старик вспомнил о тех, кого любил. Такэно, Йока и маленький Такэно представились ему, и он встрепенулся, поняв, что нужен им.

Сэн поднялся и пошел через дымный туман к дороге, которая вела в долину по ту сторону горной гряды. Он шел открыто и не таясь, зная, что с ним ничего не случится.

На вершине перевала он остановился, чтобы взглянуть на ясное небо, и вдруг на ум ему пришли светлые, возвышенные строки:

На душе у Сэна стало сладко и горестно, печальная улыбка осветила его лицо…

* * *

После полудня, в самый зной Сэн добрался до деревни, жители которой обычно привозили в поместье продовольствие. Деревня была сожжена; около тлеющих остовов домов валялся разный хлам, на пыльной дороге был рассыпан рис, но людей, – ни живых, ни мертвых, – нигде не было видно. «Значит, они успели уйти, – подумал Сэн. – Это хорошо». Он направился дальше по дороге.

Когда Сэн поравнялся с небольшой бамбуковой рощицей на краю поля, он услышал чей-то приглушенный возглас:

– Уважаемый, уважаемый!.. Простите, я не помню, как вас зовут…

Сэн остановился. Из рощицы вышел на дорогу, озираясь по сторонам, перепачканный сажей и грязью старик.

– Вы не узнаете меня? Вы ведь служили садовником в поместье нашего повелителя? А я привозил вам еду. Я староста здешней деревни.

– Да, теперь я узнал вас, – сказал Сэн. – Ваши крестьяне с вами?

– Я никого не видел. Я прячусь тут, в бамбуке, со вчерашнего утра. Из города к нам прискакал посыльный и сообщил, что началась война и один из вражеских отрядов направляется в княжеское поместье…

– Этот посыльный был не Такэно? – перебил старосту Сэн. – Помните, мой воспитанник?

– Нет, это был не он… Мы знали, мы чувствовали, что война начнется, и даже, следуя вашему мудрому совету, собирались выставить дозорных на подъезде к деревне, но почему нас предупредили так поздно? Мы едва успели взять самое необходимое, почти все наше добро досталось врагу.

Наши крестьяне ушли, а я замешкался: хотелось проверить, не забыли ли мои жена, дети и внуки в спешке чего-нибудь ценного? И тут в деревню ворвались эти изверги; меня ударили по голове, я упал, а когда пришел в себя, увидел, что вокруг все горит. Я пополз через рисовые поля, по воде и грязи. Меня никто не заметил. Я приполз в эту рощу и теперь прячусь здесь. Я боюсь идти в деревню, вдруг эти звери снова нагрянут туда?

Война

– Вы правы, уважаемый, – кивнул Сэн. – Они вот-вот вернутся. В княжеском поместье им делать нечего, добычи им там не видать, а дальше продвигаться по безлюдному краю нет смысла. Они пойдут назад в богатые области страны.

– Великие боги, спасите нас от беды! – отчаянно вскричал староста, вздев руки к небесам.

– Тому, у кого все отняли, бояться уже нечего, уважаемый, – строго сказал Сэн, которому почудилось что-то не очень хорошее в поведении старосты. – К тому же, я уверен, что они у вас не задержатся – что им взять в сожженной деревне? Как только они проедут, вы можете идти к себе безо всякой опаски; можете приняться и за восстановление домов. Я уверен, что больше в ваши края никто не сунется.

– Спасибо, уважаемый, за добрый совет, – поклонился ему староста. – Но позвольте еще спросить вас: а если осада поместья затянется надолго?

Сэн нахмурился.

– Я же сказал, что враги вот-вот вернутся. Поместье уже захвачено. Солдаты князя погибли как герои, до конца выполнив свой долг.

– Но почему никто не защитил нас? – заплакал староста. – Наш повелитель не мог оставить нас на погибель. Где же наша армия?

– Мне известно не больше вашего, уважаемый. Могу лишь повторить то, что вы мне говорили весной: князю лучше знать, что ему делать, – ответил Сэн.

– Да продлят боги его жизнь! Пусть удача не покинет его! – воскликнул староста. – Мы все будем молиться за него.

– Как ни приятно мне беседовать с вами, но мне пора. Я должен добраться до города, – сказал Сэн, раскланиваясь.

– Простите, что задержал вас, уважаемый, – поклонился ему в свой черед староста. – Но, великие боги, отчего люди не хотят мирной жизни? Почему они так жестоки? Сколько лет я живу на свете, – и все одно и то же.

– Почему они жестоки? – собравшийся уходить Сэн остановился. – От того, что жестокость порождается жестокостью. А те, кто порождает ее, не видят света, они бродят во тьме, а тьма рождает чудовищ. Зачем князь Мицуно напал на нас? Чего ему не хватало? Земли, богатства, власти? Все это призраки, не устану это повторять. Он мог бы жить счастливо, возделывая, подобно крестьянину, небольшой надел земли и радуясь величию окружающего мира. Или мог бы заняться искусством, сочинять стихи, – есть ли больший восторг, чем восторг творчества? Да мало ли дел, которые приносят спокойствие и радость, никому не причиняя вреда. Но он отдался призракам, и они превратили его в кровавого вампира. Таких порождений тьмы, пришельцев из ада, много бродит по земле, к большему сожалению.

– Да, да, да, вы правы, уважаемый, – кивал староста. Все призраки, одни только призраки… Так вы полагаете, что враги скоро покинут наш край?

– Можете не сомневаться. Прощайте.

– Пусть хранят вас великие боги.

Две бурные реки, омывающие Радужную долину, превратились к середине лета в два небольших ручейка. У прежних берегов остались лишь маленькие озерца воды среди валунов.

В городе веранды домов, которые выходили раньше прямо в реку, поднялись теперь над землей, показав темные столбы своих опор. А бесполезные лодки лежали на камнях и рассыхались на палящем солнце.

Город задыхался от пыли; даже в полуденный зной, когда улицы были пусты, она клубилась в воздухе, поднимаемая ветром. К вечеру же пыль закрывала небо, и закатное солнце казалось багряным размытым облаком на пепельном небосклоне. Все запахи исчезли, кроме одного: нестерпимого, едкого запаха гари; дым от пожарищ войны стелился по Радужной долине.

Жители княжеской столицы не спали по ночам. Из домов доносились причитания женщин и плач испуганных детей, а сердитые голоса мужчин были беспомощными. И только на рассвете, когда легкая прохлада освежала воздух, город замирал в тревожной дремоте. Но вскоре всходило солнце, и начинался новый безжалостный день.