Повод для знакомства - Мария Воронова

– Ну, все это надо убирать, – сказал Колдунов бодро, – давайте, Эрнст Михайлович, и вы, товарищ Жуковец, мобилизуйте желудок потихоньку, а я к вам сию минуту, только помоюсь.

– Да вы с ума, что ли, сошли? – спросил Цырлин. – В условиях начинающегося перитонита мы никаких резекций делать не имеем права. Да Господи, у нее же огромная опухоль, она и так-то неоперабельна. Посудите сами, нужно убирать все целиком, а это уж такая авантюра, что извините…

– Что же вы собираетесь делать? И зачем тогда вызывали меня, если не хотите делать, как я предлагаю?

– Нужно зашить отверстие по Опелю – Поликарпову, – сказал Эрнст Михайлович, и Колдунова покоробило, что он даже в такую минуту пытается поразить всех своей эрудицией и назвать по авторам давно забытый всеми способ ушивания таких язв.

– Развалится же все на фиг, – вступила в дискуссию Светка.

– Верно, – сказал до сих пор молчавший Жуковец.

Шансов перенести операцию у женщины было очень мало. Ситуация осложнялась еще и тем, что она не была обследована. Ян не знал ни истинной распространенности опухоли, ни общего состояния здоровья женщины (на то, как ее зовут, он, изучая историю болезни, умышленно не смотрел). «Пусть лучше умрет от моей руки сейчас, под наркозом, чем через две недели, приняв муки, которыми даже в аду грешников не мучают», – решил он. И мрачно сказал:

– Работаем. Вы сами меня позвали, Эрнст Михайлович, я вроде как ваш начальник, так что придется теперь делать так, как я говорю.

– Но это будет почти убийство, – возмущенно произнес Цырлин.

– Да что вы говорите! – взвилась Светка, грудью заслоняя Яна. – А вы что, можете ей предложить долгую и счастливую жизнь? Тоже мне, гуманист выискался. С Оппелем своим, блин, Поликарповым! Самый умный, что ли? Череп не жмет?

– Света, тихо. Я пошел мыться. Ты поможешь? – спросил Колдунов.

– Естественно.

– Ну а я вам в этом деле не участник, – с достоинством произнес Цырлин. – Это даже не авантюра. Это гораздо хуже! Вы готовы принести в жертву жизнь молодой женщины ради своих амбиций! И главное, вы никому ничего не сможете доказать, поверьте моему опыту. Она умрет самое позднее завтра утром.

Колдунов уже не слушал. Он мрачно намылил руки, привычно удивляясь, почему у них в операционной – самом чистом по идее месте в больнице – из кранов постоянно течет совершенно черная вода; потом, обработав кисти новомодным импортным средством и держа их перед собой, вошел в операционную. Сестра так же молча надела на него стерильный халат и перчатки. Следом за ним облачили Светку, а Цырлин, едва дождавшись, пока Ян подойдет к столу, сорвал с рук перчатки, бросил их в таз и, сказав, что не желает участвовать в этом безобразии, ушел. Колдунов расставил по местам своих молодых помощников и сделал ревизию. Следовало признать, что Цырлин прав. Шансов на то, что женщина выживет, было очень мало. Однако без большой операции у нее вовсе не было этих шансов.

– Не благое дело мы с вами делаем, – глухо произнес он. – Вы, Жуковец, тоже можете идти, не берите греха на душу.

– Я помогу, – ответил тот.

Операция заняла больше шести часов, но технически у них все получилось. Когда положили последний шов, шел уже первый час ночи. Ян снял простыни, ограничивающие операционное поле, и посмотрел на лицо больной. Женщина была очень бледной, и казалось, что за время операции черты ее лица заострились и истаяли. Анестезиолог не хотел встречаться с Колдуновым взглядом, и это ни о чем хорошем не говорило. Сняв перчатки, Ян провел ладонью по безжизненной щеке, положил руку на темя женщины, представляя, как его жизненные токи вливаются в ее тело.

Он заметил, что Светка тоже держит больную за руку, при этом надувает щеки и как будто морщится.

– Что, в экстрасенсы записалась? – грустно спросил он.

– Да, блин, от себя бы отрезала, если бы в тему оказалось, – сплюнула Светка.

Анестезиолог повез больную в реанимацию, а Ян внезапно вспомнил рыженькую Катю, свое мимолетное, но очень приятное приключение. Если бы она была здесь сейчас, с ними… она обязательно сдала бы свою кровь, а кровь у нее была хорошая. Ян скучал по ней больше, чем признавался себе, и уж гораздо больше, чем ему бы хотелось.

Ясное дело, Вера с Алевтиной Васильевной давным-давно ушли по домам, но в двери Вериного кабинета торчала записка. Ян решил, что это ему, и не ошибся. «Ключи от кабинета на посту, – гласило послание, – вода в чайнике, заварка на столе, а пирожки на подоконнике. Кстати, Ян, таких вещей женщины не прощают. Вера».

«Лучше бы она вела себя как собака на сене, – подумал Колдунов, – чем как добрая тетушка, всеми силами стремящаяся устроить судьбу слабоумного племянника. Она же совсем меня не любит!» При этой мысли колдуновское сердце без всякого огня превращалось в золу и пепел.

Ян плюхнулся в кресло и жадно закурил. Светка и Жуковец засуетились, и через несколько минут перед ним стояла большая чашка, источающая упоительный аромат чая с лимоном. Он же продолжал курить, не говоря ни слова, будто онемел. Жуковец моментально умял два пирожка с мясом, залпом выпил здоровенную кружку горячего чаю и помчался в приемное отделение принимать новых больных. Светка еле успела сунуть ему сверток с плюшками. «Хорошая была бы пара для нее, – по-стариковски подумал Ян. – Мужик толковый, энергичный… Определенно нужно его на наше отделение переманить».

Потом мысли его вернулись к сегодняшней операции. Да уж, Алевтина Васильевна была совершенно права, обзывая его хулиганом от хирургии. Правду говорят, что у каждого врача к концу жизни образуется собственное кладбище. У Яна оно будет, во всяком случае, никак не меньше, чем у коллег.

– А может, выживет? – тихо спросила Светка.

– Вряд ли…

Светка шумно вздохнула. Встала, пошуршала в Вериных шкафах, ничего не обнаружив, закурила.

Так они сидели довольно долго, такие уставшие, что сил не было говорить и двигаться. Оба закинули ноги на Верин письменный стол, чтобы отек стоп, возникший от долгого стояния у операционного стола, немного сошел и можно было бы без мучений надеть уличную обувь. Пятки их почти соприкасались, и это напомнило Яну «боко-мару» – вымышленный ритуал, описанный в романе Воннегута «Колыбель для кошки». От Воннегута Колдунов балдел в пору своей юности, но теперь чувства, которые он испытывал тогда, казались ему глупыми и надуманными.

– А поехали к нам, Ян Саныч? – предложила Светка. – Правда, поехали. Катька мясной рулет испекла, пивка по дороге купим…

Боже, как Яну захотелось поехать! Как хорошо было бы сейчас, сидя за столом в теплом кругу света от настольной лампы, есть мясной рулет, есть, пока от сытости невозможно станет уже дышать! А потом, с улыбкой извинившись, расстегнуть пояс штанов и, отхлебнув пива прямо из горлышка, притянуть упирающуюся Катю к себе на колени и уткнуться носом в рыжие завитки волос возле уха… вдыхать аромат ее тела, не думая о том, что два часа назад своими руками убил человека… И закончить вечер, лежа с ней в постели, закинуть ее ногу себе на живот и заснуть, зная, что проснется в ее нежных объятиях.