Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени - Геннадий Чикунов

Примерно через четыре часа неспешного хода поезд остановился у перрона станции Бологое. На этом вокзале я уже бывал, когда мы ехали с тетей Женей из Башкирии, и поэтому долго искать зал ожидания и кассу мне не пришлось. Зал ожидания почти весь был заполнен пассажирами. У кассового окошка стояла огромная очередь. Из разговоров в очереди я понял, что некоторые пассажиры сидят на этом вокзале вторые сутки и не могут достать билета на поезд. В те годы или поездов было меньше, или люди ездили чаще, но с билетами всегда были проблемы. Простояв несколько часов в очереди и пропустив несколько поездов на Ленинград, я понял, что уехать мне в это день не придется. Настроение испортилось еще больше. Стоять в очереди среди возбужденных людей у меня уже не было ни физических, ни моральных сил. Уже поздней ночью я покинул очередь, нашел свободное местечко на общей деревянной скамейке и просидел на ней в полудреме до самого утра. Утром по громкой связи объявили, что производится посадка на пригородный поезд, следующий до станции Крестцы. Меня словно катапультой выбросило с деревянной скамейки. Я очень быстро оформил билет до станции Новое Рахино и минут через десять уже сидел в вагоне, в котором ехал вчера до Бологово. Сев в этот вагон, я почувствовал сразу какое-то облегчение. Словно пришел в родимый дом. Еще вчера этот вагон мне казался мрачным и чужим, а сегодня он был родным и желанным. Даже постоянно меняющиеся пассажиры сегодня были более улыбчивы и доброжелательны, чем вчера. Согревало душу предвкушение предстоящей встречи с родными людьми, с родной и привычной обстановкой. Я понимал, что мое неожиданное возвращение будет воспринято без большой радости, но даже это не портило мне настроения.

С ЗАМИРАНИЕМ СЕРДЦА Я ПОДХОДИЛ К ДЕРЕВНЕ С ДВОЯКИМ ЧУВСТВОМ РАДОСТИ И СТРАХА. РАДОСТИ ОТТОГО, ЧТО Я СНОВА ОЧУТИЛСЯ В РОДНЫХ КРАЯХ, И СТРАХА ЗА ТО, КАК ВОСПРИМУТ МОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ. Войдя в сени, я не сразу решился открыть дверь в дом. Через дверь был слышен разговор бабушки с тетей Женей. Когда я ее открыл и переступил порог, бабушка от неожиданности вскинула на меня широко открытые глаза, всплеснула руками, перекрестилась и кинулась ко мне со слезами. Первый вопрос был ко мне: «Что случилось?» Я объяснил, что не сумел достать билет на поезд, поэтому и вернулся. Я не знаю, что у них было в душе, но меня не только не ругали, но даже не упрекнули ни разу за то, что я прокатал денежки напрасно. В то время каждая копейка была на вес золота.

Прогостив в деревне еще примерно неделю, я решился на повторную попытку добраться до Ленинграда. Тетя Женя снова дала мне какую-то сумму денег, документы, и я отправился в дальнюю дорогу. Проводы были такими же многолюдными, как и первые. Тетя Женя снова проводила меня до поезда. Настроение было не лучшее, но я понимал, что на сей раз нужно любыми путями добраться до цели.

В Бологое на вокзале все также было многолюдно. За прошедшую неделю с билетами не стало лучше. Пропустив несколько поездов, я все-таки достал билет на ночной поезд в общий вагон. Вагон был забит пассажирами до отказа. Место для сидения я нашел, но поспать так и не удалось. Ранним утром наш поезд прибыл на Московский вокзал Ленинграда.

Городской транспорт еще не работал, и я долго стоял на ступеньках вокзала, ежась от утренней прохлады, любуясь знакомым пейзажем и вдыхая горьковатый запах такого знакомого городского воздуха. Послевоенный воздух был очень похож на воздух, который был перед началом войны. Воздух блокадного города был совсем другим. В те годы было много пожаров, мало машин, и запах взрывчатки вносил свою лепту в городской аромат. Город в центре выглядел так, словно здесь никогда не было войны. Слева, на перекрестке Невского и Лиговки, все так же стояла церковка. На этом месте сейчас находится станция метро «Площадь Восстания». На площади не видно ни одной руины. Сам вокзал, каждый дом, улицы и переулки этого района возбуждали целую волну воспоминаний о мирной, спокойной и счастливой жизни. Прошло всего шесть лет с того дня, как мы спокойно прогуливались по тротуарам привокзальной площади, Невского и Лиговки, а кажется, что это было в какой-то другой жизни. За эти годы произошло столько событий, что даже не верится, что они уместились в столь короткий промежуток времени.

Прошло шесть лет со дня нашего отъезда, но я хорошо ориентировался, особенно в центральной части города. Где находится улица Мытнинская, я, конечно, не знал, но при помощи прохожих сравнительно быстро нашел улицу, дом и квартиру Александры Васильевны. Жила она одна в однокомнатной квартире на третьем этаже многоэтажного дома. Она работала, но в этот день, на мое счастье, по каким-то причинам осталась дома. Телеграммы я не давал, и поэтому мой приезд был для нее неожиданным. Со дня ее отъезда из детского дома прошло около шести месяцев, и она с большим интересом расспрашивала меня о последних новостях за этот период. События, связанные с нашим письмом в министерство, произошли уже после ее отъезда, и поэтому мне пришлось рассказать очень подробно, чем все закончилось для нас, подписантов. Она одобрила наши действия, возмутилась поведением директора, выразила сожаление, что воспитатели, использовав нас в разоблачении директора, не защитили своих воспитанников от произвола мошенника. Несмотря на определенную разницу в возрасте, наша беседа чем-то напоминала встречу однополчан после длительной разлуки. Выведав у меня все интересующие новости, Александра Васильевна пообещала мне, что через свои каналы постарается устроить меня в ремесленное училище, в ФЗУ или детдом.

Примерно через неделю она мне сообщила, что в ремесленное училище и в ФЗУ меня не могут взять в связи с малолетством, а для детдома я уже переросток. После этого я почувствовал какое-то охлаждение в наших отношениях. Тем более к ней стал похаживать какой-то мужчина, и в однокомнатной квартире я оказался третьим лишним. Я это прекрасно понимал и чувствовал, но не знал, что мне делать дальше в создавшейся ситуации. Я уже не помню, самому мне в голову пришла эта мысль или кто-то подсказал, но в один из дней я взял все свои документы и пошел в ближайшее отделение милиции. Ближайшим оказалось 19-е отделение. Принявшему меня дежурному милиционеру я рассказал, что был эвакуирован из города, что дорогой умерла мать, воспитывался в детдоме, из детдома отпущен, сейчас живу у своей бывшей воспитательницы и не могу никуда устроиться. Дежурный внимательно выслушал мой рассказ, просмотрел мои документы, что-то записал в какой-то тетрадке и сказал, чтобы я завтра пришел в отделение вместе со своей воспитательницей, и тогда будут решать мой вопрос. Вечером я не стал говорить Александре Васильевне о приглашении ее в милицию и на следующий день пошел туда один. За столом сидел тот же милиционер, что и вчера. Первым делом он поинтересовался, почему я пришел один. Я ответил, что она очень занята, и прийти не может. В таком случае, сказал он, иди, посиди в соседней комнате, и показал на дверь, находившуюся за его спиной. Забрал мои документы и не вернул, как в прошлый раз. Войдя в комнату, я увидел, что здесь уже находятся пять или шесть пацанов примерно моего возраста. Только я успел закрыть за собой дверь, как они обступили меня со всех сторон и стали выпытывать, за что меня взяли и где поймали. Они были очень удивлены, что я пришел в милицию сам. Их, оказывается, выловила милиция в каких-то развалинах, где они до этого жили. Некоторых уже милиция устраивала в детские дома, но они оттуда бежали и попались в очередной раз. Просидев в этой комнате несколько часов, я захотел пойти на рынок, который был рядом с милицией, чтобы купить что-нибудь поесть. Дверь в комнату была не заперта, я только успел открыть ее, как услышал злой и громкий окрик: «Ты куда? Закрой сейчас же дверь!» Этот окрик возмутил даже пацанов, сидящих вместе со мной. Они начали кричать, что я пришел сам, и он не имеет права держать меня здесь насильно. Но дежурный и слушать не хотел моих заступников и силой затолкал меня обратно. Сколько мы просидели в этой комнате, я точно не помню, но мне показалось, прошла целая вечность. В комнате было очень жарко, да и есть хотелось нестерпимо. Квартирные телефоны в то время были большой редкостью, и поэтому сообщить Александре Васильевне о своем задержании я не мог.