Привычка жить - Дмитрий Кравцов

Когда шериф оказался вне пределов чьей-либо досягаемости, его захлестнула черная обжигающая злоба. Дайте только срок! Ему надо во что бы то ни стало изловить беглого кугуара. И тогда он им всё припомнит. Погодите, придет время — он погрозил в потолок пудовым кулачищем. И этот тошнотворный страх припомнит тоже. Всё!

Ф24, местное название — Барда.

Берег реки Нестынь.

Кром проснулся по привычке рано, чувствуя себя не то чтобы полным сил, но значительно бодрее: сон снял усталость и часть напряжения, несмотря на то, что спать пришлось на голой земле. Пленница же и вовсе провалялась в подобии забытья чуть не до середины дня: он ее не будил, поскольку рассчитывал еще какое-то время отсидеться в этом укромном месте.

Продрав глаза, она поначалу вела себя тихо, ползала до ручья и обратно, оглядывалась и помалкивала, приходя в чувство. А потом вдруг — вот уж чего Кром совсем не ожидал! — принялась командовать.

«Так, ожила», — подумал Кромвел, знавший для усмирения баб отличный способ, которым привык пользоваться везде, где бы их ни находил — а находились они не так уж часто, потому что от замка до ближайшего борделя было двое суток пути, а в немногочисленных деревнях баб прятали и стерегли почище золота.

— Я Акина сан Плей Келли Монтанская! Слышишь ты, варвар?! — Кром наблюдал, как гордо она встряхивает волосами, демонстрируя некоторое величие. — И я приказываю тебе немедленно доставить меня в Огрин[13]!

«Трофей необходимо срочно обкатать, а то хлопот не оберешься», — решил Кромвел.

Пусть юбок в окрестностях было мало, но он не пропускал ни одной, попавшейся на глаза (потому крестьяне их и прятали, зная об этой привычке кугуаров — хватать всё, что приглянулось и плохо лежит или бежит), имел в этом деле немалый опыт и не привык откладывать дело в долгий ящик. Он крепко прижал Гордую к варде, не оставляя ни грана пространства, ни малейшей возможности нанести удар в пах или в лицо — другие части тела (своего, естественно) его сейчас мало волновали. И неторопливо подготавливал позицию для решающего броска, заодно давая ей почувствовать свое превосходство. Он действовал, как опытный и уверенный в себе боец. Нажимая коленом, заставил ее развести бедра; подол куцего платьишка поддернулся вверх, и этого как раз хватило, чтобы мощным и даже безжалостным толчком войти в нее, преодолевая тугое сопротивление.

Гордая не издала ни звука, только вытянулась всем телом. Кромвел почувствовал, как напряглись сухожилия у нее на запястьях. Гордая оказалась довольно сильной. Кром некоторое время оставался неподвижен, давая ей осознать новую ситуацию, и прихватил за волосы под затылком. Потом чуть отстранился, совсем чуть-чуть, чтоб она учуяла каплю свободы и надежду вырваться. И она принялась вырываться, извиваясь всем телом, а освободившейся левой рукой тут же попыталась выдавить ему глаз.

Кром всем лицом зарылся в душистую груду ее волос, чувствуя смешанный запах варды и травы, растертой их возней, и не прекращал свое упрямое поступательное движение до тех пор, пока не совпал с ритмом ее брыканий. Это было хорошо, так хорошо, что и она наконец осознала это. И замерла. Стыд? Смущение? Растерянность? Кромвел тоже остановился, заглянул ей в лицо, в прозрачную глубину широко распахнутых глаз, потом чуть качнул бедрами — мол, ну что, давай, вырывайся — и она ответила…

Кром почувствовал ее часто-частые сокращения и перестал сдерживаться, вонзаясь всё более мощно.

И почти сразу стилет наслаждения ударил в подвздошье, пронзил позвоночник, рассылая по всему телу импульсы сладостной расслабленности. Тогда он коснулся губ Гордой и тут же отпрянул — рефлекс заставил уклониться от укуса. Но она не кусалась, лишь широко раскрытыми глазами смотрела на него в упор.

Гордая отвела голову, буквально отбросила к левому плечу, и Кром уловил, как вдруг изменилось ее настроение. Что-то она увидела там, и Кром даже знал что: совсем рядом, кажется, только руку протяни, прислонился к коряге его кинжал. Она решила, что сможет до него дотянуться. Кром почувствовал, как возбуждение опять разгорается, и опять ринулся в атаку. Теперь Гордая помогала ему сознательно, у нее была своя цель, и она направляла общее движение так, чтобы… Чтобы!..

Но наслаждение настигло ее раньше, и когда она поняла это, то в последнем отчаянном броске выбросила руку, но до оружия не дотянулась. Не хватило всего-то пол-ладони. Она застонала от сладости и отчаяния и покорно ответила на финальный поцелуй. Потом Кром поднялся с колен, а она так и осталась лежать с откинутой рукой, в которой уже не было стремления к цели; широко раскинутые ноги ослепительно белели.

Он оценил композицию, усмехнулся и поднял кинжал — на этот раз он положил его близковато. Даже слишком близко. Опять же прав старый Бенджам — одного глазомера мало, нужно поработать над контролем.

— Вон там ручей, иди сполоснись, — сказал он, унимая дыхание и видя, что Гордая и не собирается ни сменить свою полураздавленную позу, ни просто пошевелиться. И что-то дрогнуло в его закаленном сердце под воздействием только что пережитой дозы адреналина. — Слышь, чего говорю, — произнес он намного мягче. — Сполоснись-ка.

— Да?! — капризно откликнулась пленница, как будто только и ждала его голоса. Она резко приподнялась на локтях, отчего поза приобрела вызывающе-непристойный оттенок. — А вот моя няня говорила, что подмываться холодной водой девушкам вредно.

«Тьфу, мрак и тьма, где ж тебе горячей-то взять, кроме как в Нестыни? — растерявшись от собственной мягкости, подумал Кром. — Тоже мне, принцесса без горошины…»

— Ну как хочешь, — сплюнул он и уселся в сторонке, чувствуя приятную усталость в мышцах. Дотянулся до тюка со шмотками, достал кусок сухаря и стал с наслаждением его грызть.

— Как там, говоришь, тебя звать-то? Акишка?

— Акина сан Плей Келли!

— Келли?

— Акина сан…

— Забудь. Будешь Келли. Стану я язык ломать. Значит, ты, говоришь, настоящая прынцесска? Это хорошо… И подмываться не хочешь? — Кром цедил слова подчеркнуто безразлично и как бы в пространство. — Стало быть, будет мой сынок прынцем…

Гордая подскочила, словно ужаленная аспидом в белую попку, но вместо того, чтобы опрометью бежать к ручью, она кинулась на него с кулаками!

Кром перехватил со свистом рассекавшие воздух запястья, подержал пяток ударов сердца, внутренне поражаясь той силе, с которой она пыталась вырваться. А с виду такая хрупкая… Гордая принялась лягаться, как взбесившаяся кобылка, и когда она всё же умудрилась легонько чиркнуть его пяткой по боку — собственно, Кром не особо-то и уклонялся по все той же причине некоторой расслабухи — чуть оттолкнул ее от себя. Гордая попятилась, споткнулась о тюк с одеждой и плюхнулось на траву. Она низко опустила голову и так по-детски стала тереть глаза кулаками, что у Крома окончательно дрогнуло его знаменитое на всю Гнилую Берлогу самообладание. Одновременно ему пришло в голову, что можно уже и продолжить обкатку «трофейчика».