Арахно. В коконе смерти - Олег Овчинников

Сначала – Ах! – и она полетела. Потом – Оп! – и она уже в воде. Бултых! – это на нее обрушивается лодка. Бабах! – всем своим разборным каркасом прямо по голове. Бульк – пошел на дно плохо закрепленный багаж. Уф! – это до нее дошло, что вода вокруг далеко не комнатной температуры. Алька, держись! – прокричал непонятно откуда Тошкин голос. А-ы о-е! А-ы о-е! – скандируют о чем-то своем неунывающие бородачи. Ауф! Ауф! – ее повторно осенило: какой там комнатной, здесь холодней, чем в морозилке! Бхррхр – осененная, она отправляется вслед за багажом. Ы-ы-а-а-а-ы меня! – это ее за волосы извлекают из-под воды. Ать! – озабоченно доносит эхо, отразившееся от высокого берега самого гиблого места на планете, также известного под именем Малая Вьюжка.

О том, что происходило в это самое время с Тошкой, Але стало известно исключительно со слов бородачей.

Из их сбивчивого и тоже весьма щедрого на междометия рассказа выходило, что в первые минуты после аварии ее муж показал себя настоящим асом. Но только в первые.

Пока жена обивала коленями и локтями пороги третьей категории сложности, барахталась в воде, которая, вопреки законам физики, сохраняла свои текучие свойства и при отрицательной температуре, и примерялась, где бы половчее пойти ко дну, муж не терял времени даром. Вылетев из лодки с веслом в одной руке и соскочившим каучуковым ботинком в другой, он умудрился вплавь догнать легкую байдарку, перевернул ее в одиночку так ловко, что в кокпите почти не осталось воды, закинул внутрь весло, ботинок и, выпрыгнув из воды по пояс, забрался следом сам. Проследил, как бородачи вытаскивают из потока ошалевшую Алю, показал им большой палец, сигнализируя, что все под контролем, наклонился вперед зачем-то, либо ботинком, либо, вероятнее, веслом, при этом скрывшись из вида бородачей за высоким бортиком… и больше не показывался.

Только байдарка, как брошенная в воду спичка, крутясь и покачиваясь, понеслась вниз по течению. Бородачам пришлось попотеть, чтобы нагнать ее на своей, отяжелевшей после подъема Али, лодке. Поравнявшись с неуправляемой байдаркой, они увидели такую картину. Тошка лежал на дне, сложив руки на груди, похожий на умирающего индейца, и зачерпнутая вода, перекатываясь от борта к борту, шевелила его густые черные волосы. Глаза его смотрели строго вверх и были распахнуты, по словам начинающего бородача, на половину пардон, рожи. На окрики Тошка не реагировал, только шевелил губами, повторяя шепотом какую-то фразу. Когда лодку все-таки догнали, подтянули к борту и склонились над распростертым Тошкой с целью надавать по щекам, плеснуть воды в лицо или еще каким-нибудь способом привести в чувство, стало слышно, как он негромко твердит:

– Остановите его, пожалуйста. Путь оно больше не вертится! Пожалуйста, остановите…

– Кого? Кого остановить? – прокричал старший бородач прямо в Тошкино ухо.

Этот момент Аля уже помнила, странное состояние мужа настолько напугало ее, что отодвинуло в сторону и шок от пережитого полета и купания, и заботу о собственном здоровье.

– Лодку? – спросила она, теребя мокрые волосы мужа и следя, чтобы ее стучащие зубы не прокусили ему ухо. – Остановить лодку?

– Пусть больше не вертится, – слабым голосом попросил Тошка, немигающе глядя куда-то поверх ее плеча.

Лодку оттащили к берегу, Тошку вынесли на руках, раздели и завернули в шерстяное одеяло – с головой. Только после этого он замолчал. Как попугай, наказанный за плохое поведение.

А уже через десять минут, когда разведенный прямо у него под боком костерок начал шипеть и потрескивать, а бородач постарше приступил к растиранию водкой посиневшей ступни и скрюченных пальцев правой, пробившей ботинок, ноги, Тошка как ни в чем не бывало откинул одеяло и попросил «погреться изнутри». Глаза его при этом смотрели прищуренно, озорно даже, и выглядели вполне нормальными. О непонятном происшествии на дне лодки он не помнил. Или притворялся, что не помнит.

На следующее утро, несмотря на обильное употребление «огненной воды» как внутрь, так и наружно, индейские пляски у костра и воздвигнутый из спальников и одеял вигвам, температура Антошки зашкалила за сорок. В таком состоянии сплавляться дальше он мог только в том смысле, в каком сплавляются вниз по реке обтесанные лесорубами бревна. Так что на этой точке и завершился их второй бесславный поход.

И снова всю дорогу домой Тошка был хмур и молчалив. Курить не пытался, видимо, просто не видел смысла в этом занятии в отсутствие ритуальной скамеечки и пустой банки из-под березового сока. Но под эгидой борьбы с инфекцией несколько раз заказывал в вагоне-ресторане по сто пятьдесят. Кажется, в душе Антон обвинял в случившемся товарищей по группе. Возможно, даже жену.

В очередной раз вернувшись из ресторана, он забрался на свою полку прямо в сандалиях и объявил, глядя в Потолок:

– Больше ни с кем! – Затем приподнялся на локте, свесил голову вниз и, убедившись, что Аля не спит, пояснил: – Только ты и я.

После чего Тошка откинулся на не заправленный матрас и захрапел, а Аля до самого рассвета пыталась решить, радоваться ей или огорчаться признанию мужа. И еще вспоминала, как на вопрос «Работницы» «Свойственно ли вашему супругу обвинять окружающих в собственных неудачах», она с энтузиазмом ответила: «О, да!»

И что б ему стоило родиться в какой-нибудь другой день? – со злостью думала Аля, стараясь отключиться от проникающего даже сквозь подушку храпа. Скажем, первого апреля. Было бы точно так же смешно, но хотя бы весело.

«Внизу не встретишь, как ни тянись,

За всю свою счастливую жизнь

Десятой доли таких красот и чудес», – рвал струны и связки почивший без малого три года назад бард.

Однако Тошку, едва затянулись раны на самолюбии, неудержимо повлекло именно вниз. Подальше от крепких небритых парней с обветренными лицами, их верных немногословных подруг с невнятными фигурами и прическами, подальше от фальшивой романтики, всех этих костров, гитар, пения мужественными голосами и… неба, хотя в последнем Тошка никогда бы не признался вслух, а возможно, и самому себе не отдавал отчета.

Но и под землей его настигла беда.

Его? – усомнилась Аля. Скорее уж ее. Именно, именно!

Ее-то что сюда потянуло?

Шесть лет назад – ради Бога, три года назад – куда ни шло. В конце концов ничего по-настоящему страшного тогда не случилось. Когда у Тошки бывает хорошее настроение, можно даже вспомнить с улыбкой пару забавных эпизодов из тех времен. Но теперь-то ситуация не в пример серьезней. Вот уже полгода как она с каждым днем становится все серьезней и серьезней. Так что же занесло ее в такое опасное время в такое опасное место? Почему она не сказала и слова против, а как послушная собачка поплелась вслед за мужем навстречу подвигам и славе, хотя не обнаруживала в собственной душе и гомеопатической порции восторженности или романтизма в отношении ползания по мрачным сырым катакомбам? Или она опасалась, что в случае отказа ее постигнет участь приемника «Альпинист»? Что ее, уже не такую молодую и, чего греха таить, заметно раздавшуюся в талии, возьмут недрогнувшей рукой, грубо говоря, за шкирку и заменят на какую-нибудь новую модель – с более широким диапазоном и улучшенным дизайном? Как насчет этого? Что же ты молчишь? Только не вздумай снова забираться в свою скорлупу, отвечай уже что-ни…