Лубянские чтения – 2021. Актуальные проблемы истории отечественных органов государственной безопасности - Коллектив авторов

14 своих консульств (5 итальянских, 5 немецких, 2 японских и 2 польских). Таким образом, Япония, получившая ноту 11 мая 1937 г., должна была закрыть два своих консульства из восьми, оставив шесть консульств против шести советских на своей территории.

Судьба остальных японских консульств в СССР решилась в начале 1938 г., когда НКИД объявил о закрытии трех своих консульств (в Кобе, Отару и Дайрене). Позднее, 3 февраля 1938 г., Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «предложить Японии ликвидировать все 6 японских консульств на территории СССР»[323]. Но уже 9 февраля это постановление подверглось пересмотру и было решено сохранить японские консульства во Владивостоке, Петропавловске-Камчатском и одно на Сахалине (на выбор: в Александровске или Охе), а остальные закрыть[324].

Япония категорически не соглашалась с вынесенным советским руководством ультиматумом[325]. После долгих переговоров и взаимных уступок консульство в Хабаровске было закрыто, но на Северном Сахалине до 1944 г. продолжили функционирование оба дипломатических представительства[326]. Сотрудники японского консульства в Хабаровске до последнего момента игнорировали требование возвратиться на родину. В этой связи Н.И. Ежов 1 августа 1938 г. направил руководителям территориальных подразделений НКВД в Хабаровске Г.Ф. Горбачу и в Чите Г.С. Хорхорину телеграмму, в которой ввиду истечения сроков закрытия консульства в Хабаровске и пребывания его представителей распоряжался объявить консулу о том, что «получено распоряжение НКВД в течение двух дней со всем составом сотрудников покинуть пределы СССР»[327].

В итоге, накануне и в годы Великой Отечественной войны на советском Дальнем Востоке находились генеральное консульство Японии во Владивостоке, консульства в гг. Оха и Александровск-на-Сахалине, а также вице-консульство в Петропавловске-на-Камчатке. Последнее, будучи сезонным, функционировало в летний период, его сотрудники находились в городе непостоянно. Глава диппредставительства, его секретарь и шифровальщик работали на Камчатке в период активного промысла рыбы лососевых пород, как правило, с мая по октябрь. Безвыездно в 1930–1946 гг. в Петропавловске находились сторож Т. Такэмацу с женой, который снабжал информационный департамент токийского МИД сведениями о происходивших на Камчатке событиях[328].

Помимо японских, в СССР были аккредитованы два консульства Маньчжоу‑Го: в Чите (генеральное) и Благовещенске. Они являлись «разведывательными органами штаба Квантунской армии и лишь формально числились консульствами министерства иностранных дел Маньчжоу‑Го»[329]. Зная об этом, а также в ответ на «дискриминационный режим по отношению к сотрудникам советского посольства и консульств в Японии» и Маньчжурии, советское руководство 27 сентября 1938 г. обязало Н.И. Ежова установить в порядке репрессалии соответственный внешний режим для консульств Маньчжоу‑Го в Благовещенске и Чите[330]. Позднее, 23 июля 1939 г., Политбюро ЦК ВКП(б) поставило перед органами госбезопасности ряд специальных задач. Требовалось окружить оба учреждения охраной и не пропускать никого из посторонних. Телеграфную связь между консульствами и Маньчжоу‑Го следовало прервать, а все телефоны отключить. Под предлогом «занятости телеграфа» у японцев не принимались телеграммы на Маньчжурию. Помимо этого, каждый сотрудник консульств, включая самих консулов, по выходу из своих учреждений должен был сопровождаться двумя агентами НКВД, которые не выпускали их из-под тщательного наблюдения. Консульства также предписывалось наполовину ограничить в снабжении предметами питания и прекратить выдачу бензина для их служебных машин[331].

Такой «особый режим» в целом действовал до окончания Второй мировой войны. В 1987 г. ветеран Управления ФСБ России по Хабаровскому краю В.И. Городчанин писал, что «в 1939–1941 гг. …была линия связи Благовещенск — Сахалян. В Благовещенске было японское консульство в те годы, и японцы на УКВ работали, передавали сообщения в Сахалян. Эту работу забивали наши МД [аппаратура, создающая радиопомехи, т. н. глушилки]»[332]. Данные факты подтверждаются воспоминаниями ветерана Управления ФСБ России по Хабаровскому краю И.Т. Ведя, утверждающего, что в годы войны операторы поста ближнего действия радиоконтрразведывательной службы (РКС) Управления НКВД по Амурской области зафиксировали и заглушили ориентированный на Сахалян маломощный передатчик из здания консульства Маньчжоу‑Го в Благовещенске. После капитуляции в 1945 г. японцы подтвердили, что им так и не удалось организовать с ним двухстороннюю радиосвязь[333]. Примечательно, что ранее в течение нескольких лет маньчжурское консульство (весной и осенью, в период ледохода и ледостава) такую связь с Сахаляном осуществляло, но и тогда амурские радиоконтрразведчики осуществляли перехват и дешифровку агентурных радиограмм[334].

Читинские чекисты также вели контрразведывательную работу по пресечению деятельности японской резидентуры, действовавшей под прикрытием консульства Маньчжоу‑Го, существовавшего в Чите в 1933–1945 гг.

В целом за годы Великой Отечественной войны сотрудники РКС НКВД — НКГБ СССР определили местонахождение 1078 вражеских агентов-радистов[335]. «Особый режим», просуществовавший до 1946 г., был создан и для генерального консульства Японии во Владивостоке. Здание располагалось на возвышенности, что позволило его сотрудникам установить на крыше и втором этаже постоянный пост визуального наблюдения за бухтой Золотой Рог. Чтобы предупредить визуальную разведку за движением кораблей и подводных лодок Тихоокеанского флота, здание было обнесено забором высотой до 8 м. По периметру консульства постоянно дежурили бригады наружного наблюдения и т. д.[336]

Таким образом, к середине 1930‑х гг. в СССР сформировался жесткий административный режим тотального преследования всех лиц, имевших какие-либо контакты с иностранцами, что практически исключало любые возможности для зарубежных разведок добывать информацию об экономическом и оборонном потенциале СССР. Дипломатические, консульские, торговые и прочие представительства иностранных государств находились под постоянным контролем сотрудников советских контрразведывательных подразделений. На учет брались все иностранные дипломаты и сотрудники посольств и консульств. На 1 января 1939 г. всего в СССР насчитывалось чуть больше 1,5 тыс. сотрудников дипкорпуса, из которых 1 129 чел. находились в Москве и более 400 чел. — в 24 консульствах в разных городах Советского Союза[337].

Рассматривая подрывную деятельность иностранных спецслужб с легальных позиций, необходимо отметить, что в предвоенные годы на территории советского Дальнего Востока кроме дипломатических и консульских учреждений находились японские концессии: нефтяная (г. Оха) и угольная (п. Дуэ) — на Северном Сахалине, где работали около 700–800 рабочих и служащих[338]. На Охотском побережье и Камчатке располагались рыболовные промыслы, на которых ежесезонно было занято до 18 тыс. японцев призывного возраста при 500–600 работниках административного аппарата. Советских граждан на рыбокомбинатах Камчатки работало почти в 2 раза меньше — около 10 тыс. чел.[339]

Работники административного аппарата в большинстве своем являлись офицерами запаса японской армии (например, кадровые офицеры Д. Огава, Г. Окано, И. Хариватори) и представителями разведки, жандармерии и полиции (например, Т. Кидзуми, Х. Агасевара, И. Араи).

В этой связи Управление НКВД СССР по Камчатской области (далее — КОУ НКВД) акцентировало на данной категории иностранных граждан особое внимание. На случай обострения советско-японских отношений здесь развернулась бы практически полноценная кадровая дивизия японской армии. О том же свидетельствует содержание докладной записки