Трибуле - Мишель Зевако

– Что вы наделали, сир? Вы вырыли пропасть между мной и собой, и эта пропасть никогда не заполнится…

– Жилет!..

– Сир! Я пришла просить вас помиловать моего отца…

– Никогда! – прорычал король; исступление бешенства сменилось у него исступлением страсти.

– Я требую милосердия! – повелительным тоном сказала Жилет, и тон ее остановил короля:

– Королевская дочь! – злобно вырвалось у него.

– Сир, – с жаром продолжала Жилет, – вызовите своего капитана и отмените приказ, только что вами отданный. Или я убью себя здесь, прямо перед вами, клянусь своей дочерней привязанностью!

Король посмотрел на Жилет. Он убедился в ее решимости. Он вообще легко и быстро менял выражение своего лица, отчего почти невозможно было проследить за сменой его мыслей. Внезапно королевское лицо просияло, и монарх весело воскликнул:

– Боже мой, моя дорогая герцогиня!.. Не надо стольких слов, таких ужасных жестов… Ваши желания всегда будут приказами для меня… Разве отец может в чем-либо отказать своему ребенку?..

– Месье де Монтгомери! – громко крикнул он.

На призыв вышел Басиньяк. Он кивнул головой и исчез. Жилет и король удивленно переглянулись.

– Уберите клинок на место, – серьезно сказал Франциск. – Гарантией вам будет мое слово.

В тот же момент вошел капитан стражников.

– Месье де Монтгомери, – спросил король, – где сейчас находится Трибуле?

– Во дворе, сир! Восемь стражников готовы отвести его в Консьержери согласно приказу вашего величества…

– Мадам герцогиня де Фонтенбло оказала честь этому негодяю и заинтересовалась им… На этот раз он отделается только страхом… Трибуле свободен, месье. Идите!

– Позовите мадам ле Сент-Альбан, – отдал очередное приказание король.

Первая фрейлина герцогини де Фонтенбло все еще находилась под влиянием того, что она называла умопомрачением маленькой герцогини.

– Мадам де Сент-Альбан, проводите герцогиню в ее апартаменты и, – прибавил король, подчеркивая свою мысль особым тоном, – хорошенько смотрите за ней… Полагаю, что ее здоровье требует самого тщательного наблюдения.

После этого король протянул руку Жилет. Она вложила два пальца в его кулак. Король довел девушку до дверей кабинета, там он поцеловал ей руку, сказав при этом:

– Прощайте, герцогиня… Всегда буду счастлив удовлетворять ваши желания.

– Прощайте, сир! – многозначительно ответила Жилет.

Всё затихло в погрузившемся в темноту Лувре. На колокольне Сен-Жермен л’Оксеруа только что пробило одиннадцать часов.

Две тени двигались по темному коридору. Эти двое шли медленно, то и дело останавливаясь из предосторожности.

Они проникли в слабо освещенную комнату и переглянулись при свете защищенной экраном свечи.

Одним из ночных посетителей был Трибуле; другим, точнее, другой, – Жанна де Круазий, фрейлина герцогини де Фонтенбло.

Комната, в которую они вошли, представляла собой прихожую в покоях герцогини де Фонтенбло.

– Она ждет вас, – тихо произнесла Жанна де Круазий. – Ах, месье, уж и не знаю, какой опасности я подвергаюсь!.. Но я не могу видеть ее такой печальной… Мое собственное сердце разрывается от страданий…

Трибуле понимающе кивнул головой. Он был неузнаваем. За восемь дней он полностью изменился. Сардоническая складка у рта исчезла. Взгляд выражал безмерное беспокойство существа, спрашивающего себя, какое еще несчастье обрушится на него.

– Придется подождать до полуночи! – сказала фрейлина. – В полночь все основательно отключаются… Вот эта дверь должна быть заперта. Ключ от двери хранится у меня.

– Бедная Жилет! – вздохнул Трибуле. – Живет как пленница.

– Это было бы еще не так страшно, если бы не было мадам де Сент-Альбан.

– Мадам де Сент-Альбан!.. Эта беззубая мартышка, которая никак не смирится со своим почтенным возрастом и смертельно ненавидит любую женщину моложе пятидесяти лет.

Он сел, обхватил голову руками и прошептал:

– Мне кажется, что полночь сегодня так и не наступит.

Мадам де Круазий, очаровательная восемнадцатилетняя брюнетка, сочувственно посмотрела на шута.

– Но, – продолжал Трибуле, – как вы сумели в такой степени заинтересоваться судьбой несчастного ребенка, что поставили себя под удар, выполнив столь опасное предприятие?

– Скажу вам об этом, месье… Причина в том, что я и сама страдала…

– Вы страдали!.. Стало быть, в этом мире страдают только добрые люди, тогда как злые торжествуют!.. О, если бы я мог, мадемуазель, то отдал бы десять лет жизни, чтобы ваши прекрасные глаза больше никогда не печалились! Но нельзя ли узнать о ваших делах подробнее?

– Увы, месье! Все очень просто… Я была невестой Люка де Бервьё…

– Бедное дитя!.. Бедные дети!..

Жанна де Круазий прикрыла глаза руками, стараясь скрыть набежавшие слезы.

В этот момент на ближайшей колокольне пробило полночь.

– Тише! – предупредила фрейлина и погасила свечу.

Потом Жанна де Круазий взяла Трибуле за руку и сказала:

– Идемте!

Они прошли две совершенно темные комнаты.

Наконец девушка открыла какую-то дверь.

И тогда ошеломленный Трибуле увидел в освещенном помещении Жилет. Одетая в белое, она стояла перед горящей свечой, пламя которой обрисовывало очертания ее головы лучистым ореолом.

– Дочь моя!.. Дитя мое дорогое! – бормотал он.

– Отец! – произнесла Жилет, вкладывая в это слово больше кротости и нежности, а также больше твердости, словно для того, чтобы показать, что ничего в их отношениях не изменилось.

Мгновение спустя Трибуле сел, Жилет устроилась у него на коленях, а девичьи руки обвили шею шута.

– Как я рад тебя видеть! – повторял Трибуле, охватив ладонями голову девушки. – О, я даже не мечтал об этом!.. Ты со мной!.. Такая красивая… как всегда… С улыбкой, приводящей меня в восторг… Побледнела, похудела… Скажи, ты страдала… от разлуки со своим старым отцом?.. Ты плакала… плакала из-за меня!..

Жилет покраснела:

– Папа!..

– Да, да… Называй меня так!.. Скажи мне еще раз, что я твой отец!.. Может ли быть что-нибудь прекраснее!.. Мое дитя узнало, что она королевская дочка… А меня, шута, называет своим отцом!.. Вот так!.. Какими заслугами я получил такое счастье?

– Бедный папочка!.. Вы же такой добрый!

– Да, но никто не сказал тебе, что я и Трибуле – одно и то же лицо, что тот всеми ненавидимый человек и есть я, что этот злой горбун, это бесформенное существо, злого языка которого все боялись, и есть твой отец!.. Ты не догадывалась, что этот всеми проклинаемый, оплеванный шут, вечно падкий на едкие эпиграммы, это и есть я!..