Все меняется - Элизабет Говард

– У вас авто! – воскликнула она, приблизившись к нему. Она была в обтягивающей черной юбке и на все тех же шпильках, макинтош несла перекинутым через руку. Ее блузка из травянисто-зеленого атласа имела такой глубокий вырез спереди, что ложбинка между молочно-белых грудей была вся на виду. Взглянув на Тедди затуманенными серовато-зелеными глазами, она покраснела.

– Я еще никогда не встречалась с джентльменом, – призналась она.

Как позднее выяснилось, она вообще ни с кем еще не встречалась.

– Куда мы едем?

На остров, объяснил он. Там он еще не бывал и подумал, что было бы неплохо съездить.

Паром обоим понравился, они выпили по стакану прохладительного в баре, потом поднялись на палубу. Море выглядело точь-в-точь как на акварели из гостиной Хоум-Плейс: нежно-голубая вода с кремовыми гребешками невысоких волн, а на воде – слепяще-белые треугольники парусов, снующие туда-сюда. Он обнял ее.

– Не хочу, чтобы вы свалились в воду.

– Я тоже. Плаваю я хуже тачки.

– Я вас спасу, – пообещал он в приливе нежности к ней. Она оказалась полной противоположностью и его бывшей жены Бернадин, и последней из подружек, с которой он так легко расстался в Лондоне. – Я защищу вас от чего угодно, – добавил он. Наклонившись, он привлек ее к себе, поднял ее голову за подбородок и поцеловал в манящий рот. Она тихонько ахнула и прижалась к нему. А когда они отстранились, сказала:

– Так забавно чувствую себя – надо присесть.

Он повел ее к скамье, пару минут они сидели молча. Потом она заговорила:

– Я уж думала, что упаду в обморок. Извините. Никогда себя так не чувствовала.

– Как «так», дорогая?

– Будто бы хлипкой стала… и ослабела. – И еле слышно добавила: – Ослабела и распалилась, – и она спросила: – А как вас называют дома?

– О, простите, надо было сразу сказать. Тедди. Меня зовут Тедди – это уменьшительное от Эдварда, в честь моего отца.

– Мистер Тед. Или, наверное, мистер Эдвард.

– Да, так меня зовут. Я Тедди Казалет.

Помолчав немного, она сказала:

– А я Эллен. Эллен Магуайр.

Они приближались к острову; порт, казалось, был сплошь забит транспортом и людьми, поблескивали на солнце стекла в окнах домов и машин. Время близилось к полудню, Тедди проголодался.

– Куда поедем теперь?

– Найдем место, где бы нам пообедать, а потом осмотримся. Вам нравится?

– О да! Мне нравится все, что мы делаем, мистер Тед.

– Не «мистер», дорогая, – просто Тед или Тедди.

Они нашли на окраине городка тихий паб, где несколько человек ели за столами в саду.

– Вы любите омаров?

– Я их никогда не пробовала. Когда они попадались рыбакам, те продавали их в Дублине туристам.

– Ну а сегодня туристы – это мы. У нас отпуск. Если вы попробуете омара и вам не понравится, закажем что-нибудь другое.

Но ей понравилось, и как только он показал ей, как вскрывать клешни и добывать оттуда мякоть, она живо научилась управляться с омаром лучше, чем удавалось ему.

– Ничего вкуснее в жизни не пробовала.

Он потянулся через стол, чтобы вытереть ей лицо своей бумажной салфеткой, и она доверчиво подставила ему щеки и сидела смирно, пока он их вытирал. Рыбу они запивали пивом в бутылке – разливному лучше не доверять, если паб незнакомый, сказала она, а выбирать вино он был не в настроении. На десерт он предложил ей мороженое, но она объяснила, что больше не сможет проглотить ни крошки.

И объявила – нарочито громким шепотом, который привлек внимание пары по соседству, – что ей надо в туалет, а он позвал официантку со счетом, который оказался на удивление приемлемым.

На машине они направились прочь от берега по живописной и редконаселенной местности. Обоих клонило в сон после обеда, и он предложил найти где-нибудь местечко и вздремнуть.

И почти сразу нашелся идеальный уголок: въезд с калиткой на небольшое поле. Канава по другую сторону живой изгороди была совершенно сухой. В машине на заднем сиденье нашелся старый клетчатый плед, который он прихватил с собой и расстелил на краю канавы. Она сбросила свои неудобные туфли и преспокойно устроилась рядом с ним на импровизированном ложе. Вскоре оба уже лежали бок о бок, укрытые изгородью от ветерка, подставляя лица солнцу. Он снял пиджак, свернул и подсунул его как подушку ей под голову.

– Удобно?

С кивком она мило зевнула, показав мелкие белые зубки.

Но как только они расположились для сна, сонливость как рукой сняло. И он принялся расстегивать ее блузку, открывая взгляду соблазнительно куцый лифчик, едва сдерживающий напор ее упругих белых грудей и розовых сосков. Едва он взял один из этих сосков в рот, тот затвердел, и она застонала. Он опустил руку, чтобы расстегнуть молнию на своих брюках, но Эллен сделала это за него.

– О, Тед… О, Тед!

У него вдруг мелькнула мысль, что такое с ней уже было, и на него нахлынуло разочарование вместе с облегчением.

– Так ты хочешь меня, дорогая?

– О да, Тед, безумно хочу, непременно. Только подожди минуточку.

Она стащила с себя юбку, потом белые трусики, и на виду оказалось ее тело целиком. Ее соски были похожи на туго скрученные серединки темно-розовой розы.

Потеряв счет времени, он был с ней столько раз, сколько возобновлялась эрекция.

С ней такого раньше не случалось – в первый раз она вскрикнула, – но только крепче обняла его, а когда он спросил, все ли с ней в порядке, с неожиданным пылом поцеловала его. Между приливами страсти он гладил ее по голове, шептал ей, целовал в шею, уверял, что она прелестна. «Я люблю тебя», – сказала она.

Когда он наконец оторвался от нее, то обнаружил, что у нее сильно идет кровь: плед под ней промок насквозь, кровь текла по ногам.

– Я, наверное, сделал тебе больно… я нечаянно.

– Не больно, – ответила она. – Только самую чуточку. Нет причин беспокоиться.

Но причины были. Привести ее в порядок оказалось нечем, поэтому он вскочил, завертел головой, высматривая какую-нибудь воду – ручей или пруд, – но ничего поблизости не увидел. Карты указывали, что даже если они доедут до берега моря, то оно будет плескаться далеко внизу, у подножия отвесных скал. Им предстояло еще как-то покинуть остров, но несколько минут он в панике не мог сообразить, как это сделать.

– Кажется, перестало, – сказала она. – Дай мне чулки.

Она скрутила их в трубочку и сунула себе между ног. Потом села, протянула руку за своими крошечными белыми трусиками, и он помог ей надеть их. После этого они вдвоем попробовали оттереть ее ноги пледом, пока она сидела на берегу канавы. Попытки привести в порядок ее ноги особого успеха не имели, так как кровь уже засохла, и казалось, что кожа испачкана ржавчиной.