Человек, который приносит счастье - Каталин Дориан Флореску

Только тогда все заметили, что палуба корабля – из стекла, а внизу съеживается Кони-Айленд, затем Бруклин, Манхэттен и все Восточное побережье. Показались Аппалачи и огромные леса, большой водопад (капитан назвал его Ниагарским), реки и озера, фермы и города – и все это уменьшалось по мере того, как корабль набирал высоту. Под прозрачной палубой все быстрее разворачивались длинные холсты с нарисованными на них и подсвеченными картинами. Несколько пассажиров зашатались, чуть не падая с ног, но их поддержали.

Когда корабль летел сквозь облака, ветер усилился и раздул паруса. Засверкали молнии, раздался гром, разразилась световая гроза, «электрический шторм» – объяснил капитан. Теперь картины скользили туда-сюда вокруг корабля и над головами зрителей. Шторм сотрясал судно так сильно, что некоторые женщины и дети заплакали. Но вот тучи остались позади, корабль летел среди множества звезд, и все поражались такому обилию красоты.

Все стихло, когда «Селена» приближалась к Луне, которая становилась все больше. Показались потухшие вулканы, равнины и русла рек. Капитан объявил о подготовке к прилунению, отдали якорь, и тот воткнулся к лунный грунт. С новым толчком они остановились возле кратера и сошли с корабля в сопровождении двух матросов, вооруженных пистолетами.

– Леди и джентльмены, вскоре вас встретят лунатики. Они лилипуты и называют себя селенитами. Они проводят вас в свой город, и вы сможете посетить дворец Лунного человека. Не торопитесь, как следует все рассмотрите, лишь немногие земляне побывали в этом месте до вас. В заключение лунные женщины отведут вас в такой зал, какого вы еще не видывали. Его стены сделаны из превосходного зеленого сыра. Возьмите немного с собой. Вам нечего бояться, наши матросы – меткие стрелки.

Зажглась вереница ламп. Они осветили тропинку, которая терялась на горизонте, где мерцали огни городка. Вдруг из темноты появились карлики в странной зеленой одежде. На Луне зеленый цвет пользовался популярностью. Некоторые дамы прижались к своим спутникам, а матросы сняли пистолеты с предохранителей. Но лунатики оказались миролюбивыми, капитан не ошибся. Каждый из них взял за руку землянина и повел к городу.

Каково же было удивление деда, когда один из инопланетян внимательно посмотрел на него, подошел и поздоровался. Присмотревшись, дед узнал Пола – карлика из «Музея Хубера», тот сделал ему знак не торопиться и заговорил:

– Ты ведь маленький Карузо. Еще поёшь?

– Я теперь в похоронном бизнесе.

– Похоже, дела у тебя идут неплохо, – заметил Пол, кивнув на одежду деда.

– Да уж. А ты как?

– Профессор Хатчинсон меня уволил. У него вдруг стало слишком много карликов. Здесь я прилично зарабатываю, и комната есть. Некоторые селенитки то и дело составляют мне компанию. Можно сказать, на Луне я нашел свое счастье.

Это был один из лучших дней в жизни деда, но закончился он совсем не хорошо. После закрытия парка Пол повел деда в кабак, где все время заказывал джин и бренди и приглашал к столику милых дам. Из этого кабака они отправились в другой, и каждый раз, когда дед хотел распрощаться, Пол уговаривал его остаться. В салуне «Серебряный доллар» они за кружкой милуокского пива смотрели на полуголых танцовщиц, а в «Перрис» – на женщин, которые в кабинке раздевались до подвязок. Они даже попытали счастья в фараона. Хором распевали самые популярные песни.

Наутро дед проснулся в канаве на обочине Сёрф-авеню. Голова у него гудела, и лишь через какое-то время он понял, что его обокрали. Он пришел на пирс, сел на его дальнем конце, свесил ноги и просидел в раздумьях весь день. Вечером он подкараулил Пола, проследил за ним до квартиры, вышиб дверь, поднял карлика и швырнул на кровать, не слушая его оправданий.

Дед склонился над Полом и, держа одной рукой, другой обыскал. Потом схватил подушку. Он заглянул в испуганные глаза лилипута и на мгновение замер. Отбросил подушку, сунул кошелек в карман и ушел.

Дела у капитана тогда шли уже неважно. И 1903 год не сулил ему ничего хорошего, ведь эпидемия гриппа свирепствовала весь апрель. Покойников снова стало хоть отбавляй, и похоронщики радовались наплыву клиентов. Днем и ночью их катафалки катились по гетто, непрерывно стуча колесами по брусчатке. От этого звука невозможно было избавиться, даже заткнув уши. И однажды капитан исчез из жизни Спички – так же внезапно, как когда-то возник.

Долгое время я считал эту историю последней важной в жизни деда, хотя еще в детстве чувствовал, что должно быть продолжение. Однако дед упорно отказывался рассказывать дальше. Только в 1967-м, вскоре после его смерти, я узнал от матери, что в его жизни было кое-что еще, возможно, более масштабное и разрушительное, чем все известное мне на тот момент. А то, что я знал, было лишь подступом, длинной увертюрой к тому событию 1911 года, что заставило деда замолчать и навсегда изменило его жизнь.

В 2001 году мама все-таки добралась до Нью-Йорка, в стеклянной банке. Банку я как следует отмыла, но запах соленых огурцов никуда не делся. В Тулче, по дороге на вокзал, в поезде до Бухареста и в такси до аэропорта я то доставала банку из чемодана, то совала ее в сумку, то опять вынимала. Я пыталась придумывать убедительные ответы на вопрос, почему я везу банку из-под огурцов с человеческим прахом. Так ничего и не придумала, но никто и не спросил.

Перед посадкой самолет совершил несколько кругов над городом. Если бы мы с мамой ориентировались в Нью-Йорке, то узнали бы с высоты Нэрроуз – узкий пролив, который ведет к порту. Через это игольное ушко должны были пролезть все, кто прибывал по морю, не важно, богатые или бедные. Через шейку матки.

Пассажиры кораблей всегда сначала видели Кони-Айленд и огромное «Чудо-колесо» обозрения. Во времена твоего деда, как ты сказал, оно было украшено лампочками, и его огни светили далеко в море. «Чудо-колесо» предвещало переселенцам лучшую жизнь еще до того, как они могли увидеть землю. А еще там были горки «Циклон» – в двадцатые и тридцатые они были главным аттракционом. Когда мы с мамой пролетали над Кони-Айлендом, на них уже почти никто не катался – пережиток забытой эпохи.

– Вы знаете кладбище в Бруклине? – спросила я у таксиста в аэропорту Кеннеди.

– Леди, тут вам не какая-нибудь вирджинская деревня. Здесь много кладбищ, в том числе в Бруклине, – ответил таксист.

– Вы знаете хоть одно?

– Я индуист. С чего бы мне знать кладбища? Там похоронены только иудеи и христиане. – Через зеркало заднего вида он посмотрел на мою растерянную физиономию. – Как-то я возил одну пожилую даму на кладбище Голгофа. Но это в Квинсе, на границе с Бруклином. Отвезти вас туда?

– Голгофа – хорошее название.

Мы долго ехали по бесконечной асфальтированной безнадеге Южного Бруклина. Я достала банку и задумчиво гладила крышку, словно ребенка по голове. От монотонного ландшафта я почти что задремала. Чуть более суток назад я еще была на краю дельты и за моим окном уютно тек Дунай. Мимо одной из несметного множества серых панельных многоэтажек, построенных коммунистами для непритязательной, сутулой жизни.