Свора девчонок - Кирстен Фукс

Такое нужно делать на Празднике посвящения во взрослую жизнь[6], на этом странном торжестве, когда тебе дарят подарки и говорят, что теперь ты принят в круг взрослых. Весь этот цирк с галстуками и нагеленными прическами, запудренными прыщами и первыми деньгами на счету.

Взрослость, заключила я, – это когда ты можешь ночью кого-то охранять.

Утреннее шуршание при пробуждении. Уже привычное. Рядом Кайтек поднял голову и посмотрел через плечо. Я его обняла. Слушала, как неподалеку от нас докладывают о чем-то три-четыре птицы. Лето, кричали они. Лето, лето… Незачем придавать пению слишком много изящества, прилагать слишком много сил. Весна прошла, партнер охмурен и оплодотворен. Яйца отложены, и кладка защищена от врагов. Теперь нужно только выкликать время, как часы. Лето, семь ноль шесть. Аннушка вернулась с дежурства. Собаки вскочили.

– Стой! У меня подушка убегает! – закричала Рика.

Фрайгунда губами прикоснулась ко лбу Антонии, проверяя температуру. Уже лучше, объявила она, но к вечеру жар может вернуться. Надо подождать.

– Нет, я могу встать, – упрямо заявила Антония, но мы все равно стали завтракать в туннеле.

– Тебя пока никто не спрашивает, – сказала Бея.

Мы закивали.

– Но я же не ваш ребенок.

– А вела себя как ребенок.

Мы снова закивали.

В туннеле было прохладно, и мы набросили на плечи желтые пледики со Смекалочкой. Жидкий чай с половинкой булочки и целым яблоком.

– Вчерашнее не должно повториться. – Бея встала, вытаскивая листок из заднего кармана. Потом снова села: – Теперь у нас есть правила!

И правила выглядели так. Наши правила. Или правила Беи. Правила Беи для нас.

Не делать ничего, что не отвечает духу группы.

Собаки должны лучше слушаться.

Никто не смеется над другими.

Того, кому дали слово, нельзя прерывать.

Если случаются ссоры, надо извиняться.

Никто не должен уходить за чем-либо в одиночку.

Каждая, кто куда-либо уходит, сообщает об этом.

Поблизости всегда стоит дозор. В том числе и днем. Нам нужна система оповещения. Нам нужна маскировка.

Бея с укоризной указала листком на нас, сидящих с ярко-желтыми пледами на плечах.

– В лесу из лимонного пудинга нас бы никто не нашел, – сказала Рика.

Мы засмеялись.

– А смеяться не запрещено? – поинтересовалась Иветта.

Бея была невозмутима. Одна бровь вверх. Вдох-выдох через нос.

– Если шуметь, нас будет легче обнаружить. И опять придет какой-нибудь придурок. Как вчера. Это нехорошо. Следующий придурок может оказаться вооружен.

Она встала и прикрепила листок с правилами на конце корня. Рядом с бусами Инкен.

– У нас могут быть враги снаружи, но самим себе врагами становиться нельзя. Нам нужно держаться вместе и действовать разумно. Мир – лучшая защита.

– О, это так напоминает все остальное твое индейское дерьмо. Индейское дерьмо горячее обычного, или как?

– Иветта, бесишь!

– Бея, ты тоже!

– Настоящим объявляю их врагами и позволяю съездить друг другу по роже. – Рика разбавляла остроту. Может, это потому, что она умела готовить. Она знала, что от избытка остроты помогают сливки. – Ах, черт, драться-то наверняка запрещено.

Иветта допила свой чай.

Листок с правилами провисел на корне недолго. Его сорвал ветер. А может, чья-то рука. Или заигравшаяся собачья морда. Но мы их все равно соблюдали.

В основном.

То есть часто.

Я вместе с Рикой на Собачьей Танцплощадке красила пледики от Смекалочки в сине-фиолетовый цвет. Краской для этого служило варево из малины и черники, приготовленное в большом котле. Между деревьями мы натянули кусок синтетической веревки и развесили на ней капающие пледы.

Рика рассказывала мне, что у нее в семье пятеро детей – один мальчик и четыре девочки – и что у каждого есть своя тактика, как добиваться внимания отца. Маминого внимания никто не жаждал. Оно и так у всех было.

По вечерам отец приходил домой усталый, и на него все набрасывались. У самой старшей сестры очень хорошие оценки, она показывает их отцу, он ее хвалит. У второй сестры оценки плохие, она их показывает, отец ее ругает. Единственный брат старается держаться с отцом по-приятельски, он говорит: «Ох, бабы!», – отец дает ему тычка. Самая младшая сестра забирается к отцу на колени и начинает его зацеловывать. Отец три-четыре раза дает ей попрыгать у себя на коленях, а потом ссаживает на пол кухни со словами: «Ну, всё! Слезай, ласковая моя подлиза!»

Мать каждый вечер делает отцу бутерброды с огурчиком и плевочком горчицы и уходит с кухни. Остается только Рика.

– Ну, рассказывай! – говорит отец, и Рика должна рассказать ему какую-нибудь историю.

– Веселую или грустную? – спрашивает она, и отец всегда отвечает:

– Веселую!

Когда Рика заканчивает свой рассказ, приходят другие дети в ночных рубашках и пижамах, с почищенными зубами, чтобы пожелать спокойной ночи и получить от папы горчичный чмок в щеку. А потом уже в детской, их общей спальне, никто не засыпает, пока Рика не расскажет свою веселую историю еще раз. Мама тоже остается послушать. Сестры с братом тихо смеются, утыкаясь в одеяла, а мама, хихикая, прикрывает лицо руками.

Только когда все дети уже в кроватях, наступает мамина очередь получить немного отцовского внимания. И тут он начинает на нее кричать.

Рика подняла шишку и швырнула так далеко, что было не слышно, как она упала.

– Почему он на нее кричит? – спросила я.

– Он мойщик трупов, – сказала Рика, пожимая плечами.

– Ты думаешь, все мойщики трупов кричат на своих жен?

Она снова пожала плечами:

– Мама хотела, чтобы отец работал. Все равно кем, говорила она. Раньше он сидел без работы. Тогда иногда ему можно было рассказывать и грустные истории. Но с тех пор, как он стал мыть трупы, он больше ничего грустного не переносит. – Она взглянула на меня. – Ой, черт, Чарли! Не надо было тебя расстраивать. В следующий раз я сначала спрошу, какую историю рассказывать – веселую или грустную. – Она засмеялась, и ее большие белые зубы засверкали на солнце.

Я решила не спрашивать, была ли и эта история просто выдумана.