Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII - Эмиль Мань

В те времена женщина, неудачно вышедшая замуж, знала, что семейные узы выкованы из хорошо закаленной стали и что разбить их (а называла она эти семейные узы в своем воображении не иначе как «своими кандалами») – задача куда как трудная. Но она вовсе не теряла надежды освободиться от них, не применяя насилия, но обращаясь к совести домашнего тирана, который держал ее в кабале, а кроме того, к властителям, способным изменить отжившие, устаревшие законы и обычаи. Ну и, следуя примеру своих сестер по несчастью прошлых эпох, которые не считали для себя возможным безропотно сносить гнет сильного пола (среди других – доблестной Кристины Пизанской), они в период царствования Людовика XIII продолжали активную – устную и письменную – пропаганду, от которой ожидали в качестве результата не меньше, как эмансипации. Вся вдохновленная этими чаяниями литература – книги, брошюры, сатиры, стихи, выходившие в свет между 1610 и 1643 гг. и в достаточно яркой и энергичной форме описывавшие зависимую ситуацию слабого пола, подвергавшегося двойной тирании – со стороны отца и со стороны супруга, – вся эта литература была полна протестов и требований: пусть женщинам предоставят свободу выбора спутника жизни в соответствии с их сердечными порывами; пусть их уравняют в правах и обязанностях с мужчинами; пусть наконец – и за это ратовали особенно – обязательное материнство станет материнством добровольным, сознательным.

Эта пропаганда, которую вели феминистские группы, потерпела поражение в борьбе с куда более мощной и активной пропагандой противной стороны, была осуждена Церковью и не принесла никаких плодов при Людовике XIII, никуда не годном супруге, отнюдь не склонном принимать во внимание жалобы и ходатайства, не имеющие, на его взгляд, под собой ни малейших оснований. «Смешные жеманницы», при поддержке Мольера, пойдут в новую атаку только в середине столетия.

А теперь посмотрим, как вели себя более или менее хорошо подобранные супружеские пары, как с чисто материальной точки зрения протекало их существование. Как дворяне, так и буржуа производили на свет многочисленное потомство: в семьях обычно было от четырех до шести детей, в некоторых – по десять, а то и по пятнадцать[95]. Но они вовсе не хотели испытывать никаких тягот, связанных с таким обилием ребятни. Новорожденные редко получали материнскую грудь: о них обычно поручали заботиться кормилицам, иногда – жившим в доме, иногда – довольно далеко от него. Подрастая, мальчики и девочки сначала воспитывались вместе – преимущественно женщинами, потом раздельно. Девочек, которых отсылали в монастыри, обучали скорее знанию света, чем орфографии. Мальчики переходили в руки наставников, священнослужителей или мирян, которые жили под крышей их родителей на правах «слуг высшей категории». В иных случаях наследников отдавали в коллежи, а среди этих коллежей, которых тогда насчитывалось примерно шесть десятков и которые концентрировались в двух парижских кварталах – Университетском и предместье Сен-Жак, самой доброй репутацией пользовались руководимые иезуитами Бонкур и Клермон.

Сыновья представителей буржуазии, как правило, более сведущие и компетентные, чем дворянские дети, получали там основательное гуманитарное образование, дополняя его изучением права, медицины и других наук в учебных заведениях более высокого уровня (facultes) Парижа, Орлеана или Монпелье. Дворянские же сынки, едва обзаведясь весьма ограниченным интеллектуальным багажом, сворачивали на другую стезю: обычно они поступали в военные академии, в том числе и в академию Пьера де Авикена, сеньора де Бенжамена, располагавшуюся на улице Бон-Анфан в приходе Святого Евстафия. Здесь они учились военному делу.

В общем, можно сказать, что от детей в семейном кругу требовалось пассивное послушание, особенно важно было, чтобы они во всем подчинялись воле отца. Разговаривая с родителями, равно как и в письмах к ним, дети использовали слова, выражающие почтительность и холодную вежливость. Ни родители к детям, ни, в особенности, дети к родителям никогда не обращались «на ты». Только старший ребенок в семье или, по крайней мере, старший среди мальчиков имел право на наследство. Все остальные приносились ему в жертву: если родители выбирали для них или они сами выбирали для себя профессию священнослужителя, в качестве единственного родового имущества они получали скудную пожизненную ренту[96]; если же духовной карьеры им удавалось избежать, единственным, что мог предложить в таком случае закон, – была «обязательная доля».

Вместе с детьми, иногда испытывая к ним личную приязнь, наблюдая за тем, чтобы жизнь их протекала, насколько это было возможно, в благополучии, сопровождая их, куда бы тем ни пришлось отправиться, давая им порой добрые советы, а чаще подавая дурной пример, в доме жили слуги. Большей частью – крестьяне, изгнанные нуждой и голодом со своей земли. Они толпами стекались в столицу и переполняли ее. Их можно было нанять в специальных конторах, которые держали такие же «безработные», причем всегда женщины. От человека, желавшего поступить на службу, требовалась рекомендация, подписанная бывшими хозяевами. И тут – кому как везло. Иногда, конечно, нанимали мошенников и мошенниц, но куда чаще – людей, как юношей, так и девушек, которые становились верными и преданными слугами.

Но вообще слуги, главным образом лакеи, пользовались в XVII веке плохой репутацией. И зря. Конечно, можно без конца цитировать жалобы и нарекания хозяев на нерадивость слуг, но совершенно очевидно, что жалобы эти и нарекания не всегда заслужены, потому что от этого же времени сохранилось еще больше свидетельств того, как слуги или служанки с юных и до преклонных лет жили в одном и том же доме, вступали в браки между собой и, уходя на покой, получали от прежних хозяев пусть небольшую, но постоянную «пенсию» от 50 до 300 ливров.

Как бы то ни было, но только совсем нищие обходились в ту эпоху без домашней прислуги. Действительно, не было ни единого хозяина мастерской или мелкого торговца, не имевшего подмастерья, парнишки, подменявшего его за прилавком, или служанки. У крупных буржуа и у дворян число обслуживавшего их персонала возрастало пропорционально росту их богатства и, в глазах всего света, как раз и отражало, велико ли их состояние, хорошо ли идут дела. У принцев количество слуг переваливало обычно за сотню. Если не считать питания и подчас роскошных ливрей, в которые их обряжали, эти угодливые люди не так уж и дорого обходились хозяевам и, уж точно, разорить их не могли: заработок лакея или горничной чаще всего не превышал 60 ливров в год[97]. Селили их на конюшнях, чердаках, в чуланах и кладовках, женщин иногда – по нескольку вместе; такие своеобразные получались дортуары, обставленные набранной с бору по сосенке мебелью, помещения, в которых воздух, свет и удобства были строго отмерены.