Доктрина шока - Наоми Кляйн

Томаселья утверждал, что жестокость, которую пережил он и другие члены Аграрной лиги, нельзя отделить от мощных экономических интересов, ради которых причиняли боль их телам и уничтожали результаты их общественной работы. Поэтому вместо того, чтобы перечислять имена солдат, которые его мучили, Томаселья стал перечислять названия корпораций, иностранных и аргентинских, которые получали прибыль от длительной экономической зависимости страны. «Иностранные корпорации навязали нам свои сельскохозяйственные продукты, свои химикаты, загрязняющие нашу землю, свои технологии и идеологию. И все это они совершили при посредстве олигархов, владеющих землей и контролирующих политику. Но нужно помнить, что олигархия также находилась под контролем тех же самых корпораций: Ford Motors, Monsanto, Philip Morris. Нам надо изменить именно эту структуру. Именно ее я обвиняю. Вот, собственно, и все».

В аудитории раздались аплодисменты. Томаселья завершил свои показания следующими словами: «Я верю, что в итоге восторжествуют истина и справедливость. На это уйдет жизнь нескольких поколений. Если я погибну в этом бою — пусть так и будет. Но в один прекрасный день мы победим. А сегодня я знаю моего врага по имени, как и мой враг знает меня».

Первое приключение «чикагских мальчиков» в 1970-х должно было бы прозвучать грозным предостережением для человечества: их идеи опасны. Но идеологию не удалось обвинить в преступлениях, совершенных в ее первой лаборатории; эта субкультура, не ставящая под сомнения свои взгляды, получила иммунитет и свободу продолжать свое дело покорения мира. Сегодня мы снова вступили в эпоху компоративистских расправ, когда страны страдают от чудовищной жестокости военных наряду с организованными попытками переделать их по образцу экономики «свободного рынка», где исчезновения и пытки порождают ответную месть. И снова цель создания свободного рынка рассматривают вне всякой связи с причиной возникновения этой жестокости.

Нас ужасают военные конфликты между государствами. Но экономическая война не менее страшна, чем вооруженное столкновение. Она подобна хирургической операции. Экономическая война — это длительная пытка. И она оставляет после себя опустошение не менее ужасное, чем так называемая обычная война. Мы не задумываемся об экономической войне, потому что привыкли к ее смертоносному действию... Движение против войны — доброе дело. Я молюсь за его успех. Но меня гложет опасение, что это движение потерпит неудачу, если не будет направлено на корень всех зол — на жадность человека.

М.К. Ганди «Ненасилие — величайшая сила», 1926 г.

Властитель — это человек, который может ввести чрезвычайное положение.

Карл Шмидт, нацистский юрист

Когда Фридрих Хайек, «святой покровитель» чикагской школы, вернулся в 1981 году из Чили, он был под таким сильным впечатлением от Пиночета и «чикагских мальчиков», что написал письмо своей подруге Маргарет Тэтчер, премьер-министру Великобритании. Он призывал ее взять за образец эту южноамериканскую страну для изменения кейнсианской экономики Британии. Позже Тэтчер и Пиночет стали такими друзьями, что она навещала престарелого генерала, находящегося под домашним арестом в Англии по обвинению в геноциде, пытках и терроризме.

Британский премьер-министр была прекрасно осведомлена о «замечательных успехах чилийской экономики», как она это называла, говоря, что это «потрясающий пример экономической реформы, который может нас многому научить». Но несмотря на восхищение Пиночетом, Тэтчер не была готова поддержать предложение Хайека о проведении шоковой терапии у себя в стране. В феврале 1982 года премьер-министр объясняла свои проблемы в частном письме к своему интеллектуальному наставнику: «Я знаю, Вы согласитесь, что в Британии, учитывая наши демократические институты и необходимость высокой степени согласия, некоторые из мероприятий, осуществленных в Чили, произвести невозможно. Наши реформы должны соответствовать нашим традициям и Конституции. Иногда кажется, что этот процесс идет с мучительной медлительностью».

Главная проблема заключалась в том, что шоковая терапия в чикагском стиле была невозможна в условиях британской демократии. Тэтчер оставалось три года до окончания первого срока, ее популярность падала, и радикальные или непопулярные меры, которые предлагал ей Хайек, почти наверняка привели бы к поражению на очередных выборах.

Для Хайека и его движения это было разочарованием. Эксперимент в странах южного конуса приносил такие сказочные прибыли, хотя и узкому кругу деятелей, что глобальные транснациональные корпорации с жадностью ожидали покорения новых территорий — и не только в развивающихся странах, но и в странах богатого Запада, где в руках государств находились еще более доходные активы, которые можно было использовать для получения прибыли: телефонные компании, воздушные сообщения, радио- и телеканалы, энергетические компании. И в богатом мире эту программу могли бы начать два человека: Тэтчер в Англии или Рональд Рейган в Америке.

В 1981 году журнал Fortune опубликовал хвалебную статью под заголовком «Чилийский смелый новый мир рейганомики». Статья превозносила «пышные, наполненные роскошными товарами» магазины Сантьяго и «сияющие новенькие японские машины» на улицах города, начисто забыв о постоянных репрессиях и бурном росте трущоб. «Чему нас может научить чилийский эксперимент с экономической доктриной? — спрашивала статья и тут же приводила правильный ответ. — Если маленькая страна с неразвитой экономикой способна жить в условиях конкуренции, то, конечно, на это способна и наша экономика, ресурсы которой неизмеримо богаче».

Тем не менее, как о том ясно говорило письмо Тэтчер к Хайеку, не все было так просто. Избираемым лидерам приходилось беспокоиться о том, как избиратели оценивают их работу, что периодически проверяла процедура очередного голосования. И в начале 80-х, несмотря на то, что у власти находились Тэтчер и Рейган, а их влиятельными советниками были Хайек и Фридман, никто не знал, можно ли реализовать радикальную экономическую программу, внедренную в странах южного конуса с такой жестокостью, в Великобритании и Соединенных Штатах.

За десяток лет до этого Фридман и его движение глубоко разочаровались в американской политике, которой управлял Ричард Никсон — человек, казалось бы, прислушивавшийся к радикальным экономистам. Ричард Никсон помог «чикагским мальчикам» прийти к власти в Чили, но у себя дома избрал совершенно иной путь — и такую непоследовательность Фридман никогда не смог ему простить. Когда в 1969 году Никсон стал президентом, Фридман думал, что настал его час провести у себя в стране контрреволюцию против наследия «Нового курса». «Немногие из президентов выражали мысли, столь близкие к моим собственным», — писал Фридман Никсону. Они регулярно встречались в Овальном зале, и Никсон поставил некоторых друзей и коллег Фридмана на важнейшие экономические посты. Среди них был профессор Чикагского университета Джордж Шульц, которого Фридман привлек к работе с Никсоном, а также Дональд Рамсфельд, которому тогда было 37 лет. В 1960-х годах Рамсфельд часто посещал семинары в Чикагском университете, о которых потом отзывался с глубоким уважением. Рамсфельд называл Фридмана и его коллег «скопищем гениев», к которым он и другие «щенки» (по его словам) могли «прийти, чтобы сесть у их ног и учиться... это бесценная привилегия для меня». Итак, его верные ученики делали политику, и у него были прекрасные личные взаимоотношения с президентом, поэтому Фридман мог надеяться, что его идеи будут применяться на практике в самой мощной экономике в мире.