Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне - Вера Талис

А вне дома вы видели его только в соседней лаборатории Гурфинкеля?

Я видел его на какой-то конференции у нас в зале и на этих семинарах. Нигде в другом месте я его не помню. Не любил он этих прогулок «под луной», только с Мишей Цетлиным они гуляли.

А где они гуляли?

По набережной. Мимо Зачатьевского монастыря они шли от Большого Левшинского переулка.

В последние годы он чувствовал оживление интереса к нему? В связи с кибернетикой?

Заслуги свои не выпячивал. Гельфанда Бернштейн чтил, а Гельфанд считал Бернштейна блестящим математиком, что очень радовало Николая Александровича. Ведь когда они познакомились, Гельфанд сказал, что ноги Бернштейна у него на семинаре не будет. Но Цетлин сказал: «Подождите, вы почитайте, а потом скажете». И Гельфанд только благодаря Цетлину прочитал какую-то работу Бернштейна по топологии[90]. Это касалось того, что частично, косвенно вошло в его «Построение движений», где он одну и ту же букву разными способами рисует, – помните? И Гельфанд рухнул. Спросил у Цетлина: «Он что, окончил физмат?» – «Нет, он учился в двадцатых годах». – «Тогда он гений». – «Но я вам говорил».

То есть это было постепенное сближение.

Но Гельфанд же был тяжелый человек. С ним же невозможно было. Если он решил, что эту бабу никуда не пустит, то он ей слова не давал сказать. А приходили девочки-математики, и неплохие. Он им мог сказать: «Сколько вам минут надо, чтобы изложить?» – «Пять». – «Да вы с ума сошли. Не можете за полторы минуты…»

Фейгенберг говорит, что на семинаре Гельфанда Бернштейн рассказывал и там расположил Гельфанда постепенно.

Нет, Гельфанд работы Бернштейна почитал предварительно. Все очень серьезно было, и проводником, конечно, был Миша Цетлин. Потом эти семинары… Я же вам рассказывал, как это было. Вот идет семинар, и обсуждают движения глаз. Два докладчика: наш Шахнович Сашка, он занимался глазами и был специалист и по движению глаз, и, самое главное, по зрачку, и Глезер из Питера. Очень известный тоже «глазодвигатель». И Гельфанд почему-то пригласил Глезера, а Шахновича взял оппонентом как бы. Глезер нарисовал свою схему, Шахнович что-то подправлять начал. Гельфанд в это время не слушает якобы, а ходит, проверяет, кто ненужный пришел, и выгоняет. А там человек семьдесят. «Миша Беркинблит, – спрашивает Гельфанд, – кто это такой?» Если, например, Миша Беркинблит говорит: «Не знаю», Гельфанд говорит: «Немедленно отсюда, Миша знает всех».

Этот семинар часто проходил, каждую неделю?

Я думаю, да. Он потом поменялся на биологию клетки. В общем, вдруг крик Гельфанда: «Я ничего не понимаю у этих людей! Миша (Цетлин), вы можете что-нибудь сказать?» Миша сидит на заднем столе и выкладывает сигареты, спички, бумажки, тоже якобы не слушает. Такой лоб могучий у него был. Еще какие-то ключи перекладывает. Гельфанд: «Но может, вы мне расскажете, я ничего не понимаю!» – «Пожалуйста». Забирает ключи, спички и в двух словах все рассказывает. Ну, мы тоже с облегчением вздыхаем, потому что мы тоже ничего не понимаем, у них все наукообразно. Вдруг Гельфанд говорит: «Подожди, Миша, это какая-то чушь, вот это место. Это же не так, этого же не может, чтобы этот глаз тоже… а на чем же это тогда держится?..» В общем, они начинают между собой говорить. Миша ему объясняет, Гельфанд не верит: «Ты выдумываешь!» Пытаются всунуться или Шахнович, или Глезер, им говорят, чтобы сидели. В общем, они спорили, спорили, до чего-то доспорились, сейчас не помню. Мы веселимся сидим, молодые. Николай Александрович тоже смеется сидит.

А он присутствовал?

Да, но не выступал. Глаза – не его область (вот когда вопрос был мышечный, Валя Кринский, кажется, выступал, тогда все участвовали). Наконец все кончилось. Не такие большие были семинары, часа два. И что-то Гельфанд тогда уловил в Шахновиче. В общем, мы все вышли и стоим группками – Институт нейрохирургии – Коц, я, Гурфинкель, Сафронов, группа движения, стоят отдельно глазники. Николай Александрович с кем-то беседует, чуть ли не с Фейгенбергом. Витя Лебединский. Тут выходит Гельфанд с портфелем лохматым, какие-то бабы к нему пристают, чтобы их выслушали. Рядом стоит Шахнович с красными ушами – нервничает. Мы все ждем, что он скажет. Он говорит: «Шахнович, вы – большое говно!» И ушел. Хохот стоял такой! Он усек, что тот подтасовал где-то факты, передернул.

У Гельфанда что, чутье такое на людей было?

Не только чутье, он усек. Мы же не разбирались в этом. То ли Шахнович подставил Глезера где-то, и Гельфанд молниеносно усек, очень мозги были мощные. Алик Коц хохотал тогда так, что чуть не упал, и ногами топал: «Ну, Сашка, тебя приложили». Виктор Семенович смеялся…

Прощание с Николаем Александровичем.

Тяжелые были похороны, масса народу было. Гельфанд очень трогательно читал стихи Пастернака. А у меня это такая веха, потому что я, уже уходя оттуда, вдруг познакомился с Губерманом. Он тогда писал о Бехтереве[91], о бионике[92], и как-то мы молниеносно подружились и дружим до сих пор. Я запомнил лицо Николая Александровича на похоронах. Оно было такое же, как дома, когда я пришел. Худое, очень одухотворенное лицо даже в смерти. Очень был красивый человек, у нас висит его портрет молодым, такой красивый. Такой мужик, устоять невозможно! И в высшей степени замечательный человек, без капризов и тому подобного…

Но все последние годы его знали стариком.

Я его знал стариком. Он уже кололся, был сжатый, худой. У него тик был нервный, папиросу все время в руках перебрасывал. Курил много. Он был мощный, обаятельный, рукастый. У нас в музее есть вагончик, который он сделал.

Когда вы с ним познакомились, он уже ничего руками не делал?

Я не знаю, он мне не показывал. Думаю, что нет. Запомнилось это «У меня совсем не осталось времени».

Он печатал на машинке?

Думаю, что нет, все, что он мне давал, было от руки.

Кто, по-вашему, его ученики, последователи?

Вы знаете, у таких великих ученых нет последователей. Нужно иметь гениальный мозг, чтобы быть учеником гениального человека. Кто ученик Леонардо? Это примерно то же самое. Кто мог стать учеником такого энциклопедиста? «Эпоха Николы Бернштейна»![93]

А после смерти вы как-то видели, что слава его растет?

Нет, наоборот, какое-то время был провал. А потом началось благодаря Латашу, Фейгенбергу. Они очень много сделали для популяризации.

Ну а вы же написали в 1976 году в «Науке и жизни».

По поводу учеников могу сказать, что Бернштейн недолго работал в Институте протезирования и