Дружина особого назначения. Книга 2. Западня для леших - Иван Алексеев

Накануне той ночи, когда произошло нападение на усадьбу Задерея, подьячий, как всегда обедая в Кривом кабаке, не спеша и со смаком вкушал разнообразные яства в горнице, отделенной от других помещений кабака не простыми дощатыми перегородками, а настоящими стенами из толстых бревен. В нее вели две дубовые двери, расположенные перпендикулярно одна другой в узком простенке. Чтобы открыть внутреннюю дверь, надо было вначале прижаться спиной к стене и закрыть за собой наружную, иначе двери блокировали одна другую. Таким образом, внезапно войти или ворваться в горницу было невозможно.

В этот день обед был особо обильным и изысканным, поскольку Якушка ждал гостя. Вернее, ждал он хозяина. Человек, который должен был прийти с минуты на минуту, был и настоящим хозяином Кривого кабака, и хозяином Якушки, и многих других больших и малых людишек, земель и строений. Мало кто знал его лично, но слышали о нем все, хотя имя этого человека старались вслух не произносить, поскольку повсеместно у него были свои люди: и среди нищих на рынках, и среди подьячих в приказах, и среди купцов в лавках, и даже среди детей боярских и стражников государевых могли оказаться те, кого волей или неволей затянул в свои сети второй – некоронованный – царь стольного града государства Российского, подчинивший себе практически все разбойные ватаги Москвы и окрестностей и прозываемый Хлопуней.

Понятно, что Хлопуня вошел в горницу не через дверь. В углу за печкой откинулась искусно сделанная в полу крышка подполья, совершенно незаметная снаружи, и оттуда по ступенькам скрытой под землей лестницы легко и пружинисто поднялся человек средних лет, невысокий, широкоплечий, с черными как смоль густыми кучерявыми волосами и такой же бородой. Хлопуня внушал многим видевшим его ужас уже одним только взглядом темно-карих глаз. Взгляд этот завораживал страшной пустотой и бездонностью, в которой почти физически ощущалась угроза смерти, внезапной и неизбежной. Облик Хлопуни – случайно или закономерно – точно соответствовал описанию злого и всемогущего колдуна, многие века тому назад укоренившегося в русских народных сказках.

Якушка, давно и хорошо знавший Хлопуню, преданно и взаимовыгодно сотрудничающий с ним, все же ощутил при появлении атамана короткий озноб, какой бывает у человека при виде выползающей ему навстречу гадюки. Подьячий поднялся из-за стола, встретился взглядом с Хлопуней и тут же склонил голову, как бы приветствуя хозяина и дожидаясь, пока тот соизволит присесть.

Хлопуня не спеша опустился на лавку, налил себе медовухи в простую серебряную чарку, выпил, откинулся спиной к бревенчатой стене.

– Ну, здравствуй, подьячий, – наконец произнес он низким, бархатно-вкрадчивым голосом. – Садись, угощайся, гостем будешь.

Якушка торопливо плюхнулся на свое место, также наполнил чарку до краев, судорожно выпил.

– Докладывай, с чем пришел ко мне, – продолжил атаман.

– Нужно начальству моему наивысшему, чтобы разбой зело кровавый этой ночью случился на Москве, но ватага во главе с предводителем известным должна быть стражей захвачена и казнена, – без обиняков и предисловий произнес Якушка. – Поэтому спросить осмелюсь: нет ли у тебя, атаман, кого из подручных твоих, супротив которого подозрение шевельнулось невзначай? Все одно, не жить ему под подозрением твоим, а тут и дело полезное совершилось бы.

Хлопуня на короткое время задумался. Он не стал спрашивать подьячего, зачем начальству, то есть ясно, что Малюте, понадобилось устраивать такое: если бы Якушка знал причину, он бы сказал сразу, без дополнительных вопросов.

– Есть у меня человечек, об котором сомнительный слушок прошел, – как бы совещаясь сам с собой, с расстановкой произнес Хлопуня. – Лихой атаман, Чумой прозываемый, то ли стареет, то ли глупеет, но поговаривают промеж себя молодцы, что встречался он зачем-то с плотницкой слободки стражем, а об чем беседу вел – неведомо. Может, конечно, он свои дела с ним решал, как вот мы с тобой… Но чем сомнением зря терзаться да человека невиновного подозревать, лучше уж отправить его к Богу в рай, а там уж воздастся ему за страдания безвинные!

Хлопуня хищно усмехнулся и пристально взглянул на Якушку. Тот, хотя и сидел с опущенными глазами, почувствовал его леденящий взгляд и мысленно перекрестился.

– Конечно, в участке городском, который Чуме для сбора дани да добычи мною определен, обывателей в страхе и повиновении держать кому-то надобно, чтобы не воспрянули невзначай, – продолжал атаман. – Ну, да, на твое счастье, появился намедни человек, которого на место Чумы поставить можно. Так что выполнишь ты, Якушка, достойно поручение начальства своего наивысшего! – опять недобро усмехнулся он. – Давай, излагай подробности.

Якушка встал из-за стола, подошел к печи, отколупнул кусочек извести, взял за ручку черную печную заслонку, повернул ее к Хлопуне, принялся чертить.

– Вот усадьба Задерея… Пройти в нее надобно по ручью, через мельницу… вот так… Здесь, на холме, над дорогой будет засада дружины поморской, но про то Чуме знать не следует. Сказать ему надобно, что дорога проверена и от застав свободна, и что лошадей и телеги для сундуков да рухляди нужно прямо в усадьбе и взять. Главное, чтобы он с ватагой по ручью неслышно прошел, а уж внутри их встретят.

Хлопуня внимательно выслушал подьячего, рассмотрел чертеж, коротко кивнул. Якушка, взяв висевший на стене белый вышитый рушник, протер заслонку. Перепачканный сажей рушник из дорогого тонкого полотна небрежно бросил в угол.

– Замысел твой, подьячий, мне понятен, – произнес Хлопуня после короткой паузы, дождавшись, когда собеседник вновь сел за стол напротив него. – Попадет Чума в засаду, там ему и конец. В плен, для допроса подноготного, как я понимаю, брать его не будут?

Якушка кивнул.

– Одно лишь мне неясно. Ты сказал, что начальству твоему кровавое злодеяние требуется. Но ведь известно тебе, наверное, что Чума почем зря людишек живота никогда не лишает: со стражей да охраной схватится, кого побьет – на то и битва, а ежели кто жив остался да мордой в землю лег – в спину не добивает, не говоря уж чтоб женщин да детей резать. За то и в налетах удачлив, людей своих не теряет. Как услышит охрана обоза или лабаза крик «Чума!» да посвист его молодецкий, так и грохается наземь, дабы судьбу не искушать.

– Все это я знаю, атаман. Когда Чума с ватагой зайдет в усадьбу, там от них ничего не потребуется, кроме как порубленными да порезанными на месте лечь. Все уже будет сделано опричниками государевыми. Для них боярина с чадами и домочадцами под корень извести – дело привычное и любимое. Живых не будет, не сомневайся.

Атаман задумался, затем снова пристально посмотрел на Якушку:

– Раз ты такую подстраховку заготовил, значит, знал наперед, что я Чуму, а не кого другого тебе в подставу предложу?

– Догадывался, – Якушка попытался прямо взглянуть в глаза Хлопуни, но тут же опустил взор. – Мне тоже сорока прикормленная на хвосте принесла, что был у него разговор некий со стражником слободским, после чего важное дело наше провалилось.

– Это когда поморские дружинники вдесятером полторы сотни каких-то орлов уложили? – уточнил Хлопуня.