Ливанская трясина. Война без победителей - Олег Якубов

С утра я был по редакционному заданию на многочасовом, если память мне изменяет, заседании ветеранов профсоюзного движения, и потому сообщения о прекращении войны не слышал. Возвращаясь домой в автобусе, заметил какую-то странность, на которой поначалу внимания не сосредоточил. Дело в том, что с самого начала войны все мы ходили с коробками-противогазами. На длинном ремешке, коробка эта у каждого, без исключения, болталась на плече, мешая и раздражая, но работники службы тыла за этим следили строго и прохожего без противогаза запросто могли завернуть домой, по каким бы важным и срочным делам он не торопился. А теперь, в автобусе, я заметил, что сидящий со мной рядом мужчина — без противогаза, и рядом тоже ехали люди без ставших привычными коробок. У меня еще лениво так мысль шевельнулась: ишь смелые какие. Приезжаю домой и вдруг вижу, что стекла окон просто сияют от солнечного света и нет на них больше наклеенных скотчем жутких Х-образных полос. Только было заикнулся, зачем, дескать, маскировку с окон посрывали, как выбегает пятилетняя моя доченька и звонким голоском кричит: «Папа, папа, Хусейн больше не Хусейн». У нее вообще с Саддамом были какие-то свои сложные детские «отношения». Она, к тому времени уже распевавшая в детском саду песенки на иврите, даже стишок (небезупречный, правда, с точки зрения русской грамматики) сочинила: «Я бы этого Хусейна утопила в дне бассейна». А выглянувшая жена подтвердила:

— Закончилась война, видишь, я полоски сняла и даже окна вымыть успела. Мой руки, обедать будем…

И было ощущение праздника, радости и какой-то необыкновенной легкости на душе. Потому, видно, те, в этом году уже пятнадцатилетней давности события запомнились так надолго и отчетливо…

Теперь же все было иначе. И обычное население Израиля, и военные понимали, что война в Южном Ливане не к логическому и желаемому концу идет, а попросту усилиями политиков и под их давлением сворачивается. Каждый делал свои, доступные собственном пониманию происходящего выводы. Все устали, были раздражены не столько от угрозы нависшей, сколько напряжены угрозой надвигающейся, предполагая, что гром еще грянет.

…Утром резолюция о прекращении огня должна вступить в силу, и война закончится. Ошибки прощают кому угодно, только не вчерашним триумфаторам. Эхуд Ольмерт это прекрасно понимал. И если месяц назад он, проявив твердость и зная, что ничего иного от него не ждут, принял решение о полномасштабной боевой операции, то сегодня, вернее завтра утром, признавая резолюции ООН и прекращая огонь, так же ясно и четко осознавал: это станет началом новой войны, войны за его политическое будущее.

Еще накануне днем израильский премьер-министр Эхуд Ольмерт, министр обороны Амир Перец и их два помощника собрались на закрытое совещание в иерусалимской резиденции премьера. Ситуация представлялась им чрезвычайно скверной и они, в создавшемся положении — единомышленники, не стали скрывать этого друг от друга и не делали попыток сгладить углы.

За стуки до этого, проведя на рассвете серию переговоров с представителями армии, Перец решил «насесть» на Ольмерта и отстаивать свою позицию до тех пор, пока тот не даст своего согласия на продолжение и более того — интенсивное развитие наземной операции. Министр обороны полагал, что обсуждение в ООН зашло в тупик, солдаты находятся на севере в «подвешенном состоянии», никакого продвижения нет.

— Нужна операция. Только наземная операция, и только военный нажим позволят сдвинуть дело с мертвой точки и положить конец войне, — убеждал Амир Перец премьера.-. Так больше продолжаться не может!

Ольмерт понимал, что Перец прав. Они созвонились с Нью-Йорком, но в ООН тоже не было никакого сдвига.

— Нам необходимо принять однозначное решение, — продолжал настаивать министр обороны. — Мы не можем больше оставлять наших солдат на фронте без движения. Если мы сейчас свернем операцию, в ООН примут такую резолюции, что «Хизбалла» потом будет плясать у нас на голове.

Группа политических советников доложила свои выводы, которые также сводились к тому, что никакого продвижения нет. Атмосфера стала еще более напряженной. Ольмерт понимал, что все ждут его решения. Только он один был в этот момент не просто способен, но и обязан это решение принять. И премьер-министр дал согласие на продолжение наземной операции.

Присутствующий на совещании бригадный генерал Дани Дангот зафиксировал решение премьер-министра в протоколе и тут же позвонил начальнику Генштаба, Тот предпочитал оставаться на севере, сказав, что если решение будет принято, то его оперативное исполнение гораздо важнее, нежели участие в совещании, о котором, он надеется, ему сообщат без промедления.

«Есть разрешение», — доложил генерал начальнику Генштаба. Ольмерт и Перец обменялись взглядами. Оба знали, что распорядились жизнями солдат, но, с другой стороны, возможно, это решение спасло жизни многих. Из резиденции главы правительства, не теряя времени, Перец вылетел на север. А Ольмерт снова взялся за телефон.

Тем временем и в Нью-Йорк не прекращались обсуждения, рассматривались, корректировались и уточнялись поправки к резолюции, которые впоследствии могли бы удовлетворить обе враждующих стороны.

Выслушав сообщения и аналитические выводы своих представителей по поводу возобновившейся наземной операции в Южном Ливане, председатель совета национальной безопасности США Стив Хардли понял, что игры закончились. Он переговорил с Кондолизой Райс и послом в ООН Джоном Болтоном. Политическая машина вновь, но с еще большей стремительностью продолжала набирать обороты.

Одновременно начались две гонки: солдаты израильской армии спешили продвинуться как можно ближе к реке Литани, а в дипломатических кругах спешили как можно скорее завершить работу над проектом соглашения о прекращении огня.

В 21:30 по израильскому времени, спустя пять часов после разрешения о возобновлении военной операции, в канцелярии израильского премьера раздался телефонный звонок из Нью-Йорка, которого он ждал, не отходя от аппарата. Ольмерту зачитали поправки, внесенные в первоначальный проект резолюции. Недолгая проверка показала, что внесенные изменения весьма значительны. «Такое оглашение отвергать нельзя», — решил для себя Ольмерт. Он был глубоко уверен в том, что договор благоприятен для Израиля и считал, что поступить иначе невозможно. Хотя и понимал, что самым тяжелым из обвинений в его адрес станет похищение солдат.

В закулисных разговорах Ольмерт не раз говорил, что не было другого варианта, что невозможно продолжать воевать до тех пор, пока не освободят солдат, что невозможно жертвовать жизнями солдат целой армии, да еще и жизнями призванных резервистов. Тем более, что нет никакой точной информации о похищенных военнослужащих ЦАХАЛа.

Он еще раз мысленно «пролистал» события минувших дней, которые за всю его более чем шестидесятилетюю жизнь (Эхуд Ольмерт родился 30 сентября 1945 г.) стали самым большим испытанием. Решительно отвергая всяческую критику в свой адрес по поводу ведения военных действий, он утверждал: «Я — гражданский человек, — И когда армия говорит, что треть пусковых установок находится к северу от Литани, необходимо подумать, стоит ли жертвовать жизнями стольких солдат, чтобы достичь частичного успеха». Как глава государства Ольмерт определил цели «Наземной операция», хотя, по его словам, сама операция по сути являлась не целью, а средством. «Это то, что должна была сделать армия. Но, — говорит Ольмерт, — армия думала, что сможет добиться необходимых успехов без наземной операции. И только впоследствии поступила программа наземных действий. Представьте себе, что было бы, если бы я навязал армии три недели назад наземную операцию и призыв резервистов, а после этого 300 из них погибли бы. Только представьте себе».