Звезда Одессы - Герман Кох

Давид взял меня за плечи и слегка тряхнул.

— Папа, ты в порядке? — спросил он.

Я попытался улыбнуться, но вдруг почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы; я схватился за угол полотенца и притворился, будто сморкаюсь в него.

— Думаю, я слишком долго сидел в воде.

Я огляделся и вдруг увидел, что за стойкой бара бармен, не замеченный мной раньше, вытирает бокалы.

— С удовольствием выпил бы пивка, — сказал я. — А ты?

Только съехав с окружной дороги, я почувствовал, что по всему телу распространяется какое-то странное тепло. Дождь — обычное дело, когда возвращаешься в Нидерланды, но на этот раз его не было. Такси затормозило перед светофором, а потом повернуло на Среднюю дорогу; деревья и кусты уже приобрели более темный и густой оттенок зеленого, характерный для конца лета.

Тем не менее тепло шло не снаружи, а изнутри, словно где-то в животе включился термостат, постепенно нагревавший верхнюю честь тела. Мы миновали то место на Средней дороге, где раньше был стадион «Аякс», а потом построили отвратительный спальный микрорайон. Здесь — без сомнения, забавы ради — решили дать всем улицам названия, связанные с футболом: Энфилд-роуд,[39]дорога Джорджа Беста,[40]площадь Эйзеля.[41]Затем мы проехали через площадь Христиана Гюйгенса, мимо повозки, с которой продавалась селедка; местные жители неизменно уточняют, что именно на этой площади стоял «Алберт Хейн».[42]Я стал думать о том, что сделал бы в обычных обстоятельствах, возвращаясь из отпуска. Пролистал бы газеты за две недели? Прослушал бы сообщения на автоответчике? Или в самом деле пошел бы к повозке и купил всем селедки?

Ощущение было такое, словно где-то что-то заблокировалось: как я ни старался, мне ничего не приходило в голову, будто это возвращение домой хотело оттеснить все другие возвращения домой — и прошлые, и будущие — на задний план и, не допуская никаких возражений, претендовало на первенство.

— У следующего светофора — направо, — сказал я таксисту. — А потом второй поворот налево и опять направо.

Я слышал, что мой голос звучит вполне естественно: голос человека, который после двухнедельного пребывания на испанском курорте возвращается в свой собственный город, в свой собственный район. «Не отличить от настоящего», — пронеслось у меня в голове, и тогда я почувствовал, как ищет выхода нервный смех, поднимавшийся из того же места в животе, что и тепло.

Пока Кристина, Давид и Натали шли с багажом к входной двери, я расплатился с шофером. Он получил от меня непомерно высокие чаевые, превышавшие и без того непомерно высокую плату за не самую сложную поездку от Схипхола до Ватерграфсмера.

Занавески на первом этаже были задернуты. Я в нерешительности постоял на тротуаре, пока такси не уехало с нашей улицы. Остальные уже зашли в дом; для меня на краю тротуара оставили только синий чемодан и пляжную сумку.

Я взял их и поплелся к входной двери; насколько я помнил, занавески на окнах госпожи Де Билде были задернуты часто, если не всегда. Ткань неопределенно-желтого цвета, который некогда, видимо, был коричневым, с вытканным узором из кругов, как на оконных витражах церквей. За занавесками не замечалось никакого движения, но и это не вызывало удивления.

У своей входной двери я остановился. Поставив чемодан и пляжную сумку на порог, я нагнулся, будто завязывал шнурок, и несколько раз быстро огляделся. На улице не было ни души. Почти не было и припаркованных машин: большинство местных жителей еще не вернулись из отпуска. Я дотронулся пальцами до почтового ящика на соседской входной двери и надавил на клапан, чтобы приоткрыть его.

На коврике у двери лежали несколько буклетов и зеленый конверт с окошком; верхний буклет был посвящен оптовой продаже строительных материалов, а имя отправителя конверта с окошком я не мог прочитать, глядя под таким углом. Не знаю точно, чего я ожидал. С одной стороны, большая пачка почты и газет на дверном коврике может указывать на то, что человека нет дома или он почему-то не может забрать почту и газеты. С другой стороны, госпожа Де Билде почти не получала писем и никогда не подписывалась на газеты; как мне казалось, она не нуждалась в регулярном снабжении новостями и интересовалась разве что рекламой супермаркетов, торгующих самым дешевым собачьим кормом.

Клапан почтового ящика снова захлопнулся с сухим металлическим стуком, и на меня снова повеяло привычным верблюжьим запахом; привычным, поскольку этот запах больше всего другого говорил о том, что я снова дома. Ничто иное в этом запахе пока не читалось.

— Господин Морман?..

Я так испугался, что резко вскочил и упал навзничь; я удержался и не ударился головой о тротуар, но при этом сильно ободрал руки о шершавые тротуарные плитки.

— Извините, пожалуйста, — сказала Натали. — Я не хотела вас напугать…

Натали стояла в дверном проеме, одной ногой на улице. Правой рукой она крепко держала ручки пляжной сумки.

— Я решила выйти и посмотреть, не надо ли принести еще что-нибудь, — объяснила она.

Затем она улыбнулась и заправила волосы за ухо.

Я с трудом поднялся и спрятал за спиной больно саднившие руки.

— Мне показалось, что из этого ящика торчит наша газета, — сказал я, не зная, много ли она видела.

Она еще несколько секунд с улыбкой смотрела на меня, потом подняла пляжную сумку, повернулась и пошла вверх по лестнице; я поплелся за ней с чемоданом в руке.

Наверху я подождал, пока все не займутся своими делами, и только тогда открыл двери на балкон. Как положено, сначала я полюбовался голубым небом, по которому проплывали белые облачка, и глубоко втянул в себя воздух: верблюжий запах смешался с запахом отцветших цветов и другой растительности.

Сад оставался таким же, как всегда. Птичий домик по-прежнему стоял на своем месте, хотя в это время года вокруг него не вились порхающие птицы; трава была выше, чем обычно, но и это не вызывало удивления.

Теперь я скользнул взглядом — словно камерой, снимая кадр за кадром, — слева направо, вдоль сада: по клумбам у ограды, по мощеной дорожке к мощеной же террасе в глубине сада, по вечнозеленому, похожему на рождественскую елку дереву между террасой и сарайчиком, по самому сарайчику с волнистой асбестовой крышей, скрытой за вьющимися растениями, и в обратном направлении, по другой мощеной дорожке, правее первой, ведущей от сарайчика к кухонной двери. Я не знал, что ищу; возможно, какую-нибудь минимальную перемену, едва различимое перемещение, значение которого раскроется только потом. Найди отличия… как между двумя картинками: на одной у человечка, удящего рыбу с пирса, две пуговицы на манжете, а на другой — только одна.