Несекретные материалы - Дарья Донцова

Заливаясь слезами, прижимая к себе собачкуФоку, Коля уехал. А Трофим неожиданно выздоровел, скончался Лешка Никитин.Умная Евлампия велела похоронить несчастного в могилу к господам, а на крестедобавить имя – Трофим. Барский сынок получил документы Лешки и пошел по жизникрестьянским сыном, старательно скрывая дворянское происхождение. Никто изкрестьян не выдал тайны, даже когда стало понятно, что Советская властьустановилась всерьез и надолго.

Я вытащила паспорт Корзинкина и подсунуладеду:

– Приезжал ли сюда этот мужчина?

Прохор принялся напряженно всматриваться вфото, потом начал сморкаться.

– Вылитый Коленька, господи, выжил,значит, хозяин мой, услышал спаситель молитвы!

– Так не было тут Базиля?

Прохор, однако, почти не обращал на менявнимания.

– Вот радость-то, – причиталон, – сохранилась фамилия. Трошины-то детки Никитиными записаны. Приезжалисюда двое – мужчина и женщина. Алексей Иванович да Вера Ивановна, назвалисьвнуками Корзинкина Трофима, все искали по деревне, может, кто документы какиесохранил, ту же купчую на дом. Только зря. У Евлампии-покойницы, экономкигосподской, правда, что-то было припрятано. Но после ее смерти Авдотья от грехавсе и пожгла – боялась. Очень Трошкины внучки убивались, даже адресок женщинаоставила – на всяк случай.

– Не выкинули?

Прохор подошел к иконе и вытащил из-за божницымятый листочек. Что ж, похоже, больше ничего не узнать. Базиль был тут, нодедок, очевидно, отходил куда-то, а Корзинкину и в голову не пришло, что взаброшенной деревне есть жилец.

Я вышла из дома и пошла вправо, к машине.

– Дочка, – крикнул дед, – надорогу лево бери.

– У меня там машина.

– Ну и ну, – удивился Прохор, –той тропкой не проехать, и мосток развален, вперед бы подала да свернула мимосторожки.

Я улыбнулась ему. Дед крякнул.

– Слышь, дочка, сделай милость, коли наавтомобиле, съезди мне в аптеку, тут недалеко тебе будет, а мне недопехать.Купи валокордину пузырек, погоди, деньги дам, он теперь дорогой, зараза.

Не взявши дедовы рубли, я покатила в аптеку,потом, припомнив серые бесформенные ломти домашней булки, завернула в местныйсупермаркет с гордым названием «Победитель». У «Вольво» большой багажник, новсе покупки туда не влезли, кое-что пришлось бросить на заднее сиденье. Ящики смакаронами и подсолнечным маслом, пакеты риса, пшена, перловки и неизвестнойкрупы «Артек», тридцать килограмм муки, двадцать пачек сливочного масла, горытушенки, а еще чай, какао, конфеты, пятьсот стеариновых свечей, лампа «Летучаямышь», фляга с керосином, газеты, штук двадцать детективов, мыло, шампунь… Всюпредстоящую зиму Прохор будет ходить в город только за пенсией, а возвращатьсяналегке. Подумав еще чуть-чуть, купила ему транзистор и запас батареек – всевеселее жить.

Когда дед увидал, как я вылезаю из похожего напередвижной магазин «Вольво», у него на минуту пропал голос.

– Что это, зачем, не надо, –бормотал старик, пока я, отдуваясь, таскала мешки и коробки.

– Прохор, – строго сообщилая, – продукты и вещи велел передать Базиль Корзинкин, внук Николая. Бывшийхозяин помнил вас и любил, это подарки от него. Весной приеду, привезу еще.

Дед заплакал, потом утер глаза.

– Эх, жена до радости не дожила, какзвать-то тебя, дочка?

– Даша.

– Ты, Дарьюшка, назад поедешь и дведороги увидишь, обе к шоссе ведут, но ты, детка, по хорошей не езжай, а там,где бетонка лежит, сверни на проселок.

– Чего так?

Прохор помялся.

– Избенка стоит у оврага. Раньше в нейкузнец проживал – Никанор. Нелюдимый, молчун, вот и построился особняком. Домдавно брошен. А сейчас в нем сумасшедшие селятся. Поживут месяц и съедут. Исейчас один живет. По-русски ни бум-бум. Все говорил «мсье, мсье» – француз илипритворяется. Вот я и думаю, зачем честным людям, да еще инородцам, в глушьзабираться? Может, они маньяки или убивцы? От милиции прячутся, вон в газетахкакие страсти-мордасти пишут.

Я поблагодарила деда и покатила назад. Дорогаи впрямь разделялась, причем как-то незаметно, просто вдруг в кустах мелькнулибетонные плиты, абсолютно неприметные, когда едешь в Горловку. «Вольво» резвопокатил, подскакивая на стыках. Сердце ликовало: кажется, Базиль нашелся.

Кузнец и впрямь жил букой. Небольшой срубпрятался в лесу и летом, наверное, совсем незаметен. Но сейчас, когда основнаямасса деревьев потеряла листву, темные бревна резко выделялись на фоне голыхстволов. На дорогу глядели три окна, в двух – стекла, крайнее забито фанеркой.Я подошла к сгнившему, покосившемуся крыльцу и крикнула:

– Эй, Базиль, выходи, Дарья Васильева потвою душу приехала.

В ответ тишина. Я дернула простую железнуюскобу, исполнявшую роль ручки. Дверь не шелохнулась, внутри ни звука, но видно,что в замочной скважине торчит ключ, следовательно, внутри есть люди, просто нежелают отзываться.

– Базиль, не дури, – заорала япо-французски, – Сюзи в Париже с ума сходит, пожалей жену, старый кретин,хватит в Робинзона Крузо играть.

Замок залязгал, тяжелая дверь распахнулась, ина пороге появился высокий худой блондин в грязных потертых джинсах и толстомсвитере. Он абсолютно не походил на Базиля. Не успела я удивиться, как странныйжилец спросил на великолепном французском:

– Бог мой, вы из Парижа?

– Да, – ответила я, – очевидно,вы тоже?

– Просто безобразие, – обозлился«дикарь», – еще три дня осталось! Как они смели уже новых прислать, будужаловаться в агентство! Уже второй раз беспокоят! И в деревне человек живет!

Я совершенно ничего не понимала и на всякий случайуточнила:

– Ищу господина Базиля Корзинкина,книгоиздателя из Парижа!

«Робинзон Крузо» помягчел:

– Значит, не будете ночевать?

– Нет.

– Ладно, заходите.