Девушка из Золотого Рога - Курбан Саид

— Да благословит Аллах этот дом, — торжественно произнес он.

— А вы делаете все, для того чтобы разрушить его!

— Я служу своему господину, — многозначительно и серьезно ответил Сэм. Глаза его стали большими и суровыми. — Многие Османы погибли от рук убийц, но очень редко этими убийцами были женщины.

— Я не убийца! — Азиадэ вскочила и нервно зашагала по комнате. Ее губы дрожали. — Я вас не звала! Я тоже выполняю свой долг. Я жена своему мужу.

Сэм спокойно посмотрел на нее и пояснил, что долг состоит из двух составляющих: высокого чувства ответственности и отсутствия фантазии. Если бы турки остались верными слугами арабов, как велел им их долг, они никогда бы не сделали себе столь великого и грозного имени.

Азиадэ застыла посреди комнаты с открытым ртом.

— Но я не хочу делать себе грозного имени. Оставьте же меня, в конце концов, в покое!

Сэм натянуто улыбнулся.

— Брат, отец и дед Абдул Керима закончили свои дни при очень прискорбных обстоятельствах. Он ищет вашей поддержки, а вы толкаете его в пропасть. Вы не лучше тех, кто привели к гибели его предков.

Азиадэ опустилась на большую подушку посреди комнаты и беззвучно зарыдала.

— Но я не могу, — с мукой произнесла она. — Как же вы не видите, что я не могу! — А потом, утерев слезы, она с неожиданной твердостью в голосе сказала:

— Что можно сказать о женщине, которая сама выбрала себе мужа, поклялась ему в верности, а потом без каких-либо явных причин покидает его ради другого, богатого мужчины? Для обозначения таких женщин существует много плохих слов. Закон гласит: в этом мире такие женщины превратятся в камень, а на том свете будут преданы вечному проклятию. Человек из рода Османов должен проявить сочувствие к этой женщине и не толкать ее в преисподнюю.

Сэм поднялся. Эта турчанка слишком упряма.

— Ханум, — воскликнул он. — Вы — святая. Я преклоняюсь перед вашим умом и уважаю его. Больше ни слова об этом, но у меня тоже есть долг и я его выполню.

Его руки сжались в кулаки, лицо покраснело.

— Можете оставаться здесь, но вы должны знать, кому отдаете предпочтение. Доктор Александр Хаса, человек, который стесняется своих предков и посмеивается над ними. Человек, чья научная деятельность заключается в том, что он вливает кокаин в глотку певцам. Над ним смеются все врачи Вены. Еще в студенческие годы он бросил свою любовницу, когда узнал, что она беременна. Первая жена бросила его, устав от его упрямства и тупости. На несколько лет он вынужден был уехать из этого города, потому что даже дети показывали на него пальцем. Знаете ли вы, кем был его отец? Балканским спекулянтом, который нажил состояние на крови своих братьев. И этому человеку вы приносите в жертву Джона Ролланда? Действительно, женщины не люди. Вы лишь внешне похожи на человеческие существа.

Азиадэ, покачиваясь, стояла посреди комнаты, растерянно улыбалась, в глазах ее блестели слезы. Опустив, голову, она дрожащим голосом сказала:

— И кроме того, его поймали при попытке ограбить банк. А еще он фальшивомонетчик и отпущен на свободу только из-за отсутствия достаточных улик в деле об убийстве. Теперь забирайте свою шляпу и уходите! — и она вышла из комнаты.

Охваченный яростью Сэм бродил по Рингу. Битва еще не окончательно проиграна. Он пошел на телеграф. Поразмыслив, он написал длинную телеграмму, в которой были отрывки из Корана, предупреждения, просьбы и советы.

Азиадэ, чувствуя, что гнев и отчаяние душат ее, вышла из дома и долго бесцельно бродила по улицам, вдоль магазинов и кафе.

У мужчин, сидящих в уличных кафе, были глаза Ролланда, а у манекенов в магазинах мужской одежды — фигуры принца и османские носы. Отель «Ринг» напоминал злого, затаившегося зверя и она издали обошла его.

Дома ждал обед. Хаса ел суп и говорил о курице в духовке и тертом пироге, который могла готовить только его мать. Азиадэ внимательно слушала и в свою очередь рассказывала о пахлаве и о турецком печенье из меда, которое подается к чаю.

После обеда, когда Хаса принимал больных, девушка принесла ей телеграмму.

«Я обо всем знаю. Служба господину — главный долг.

Ахмед паша».

Азиадэ сложила листок телеграммы. Только этого не хватало! Она чувствовала себя крепостью, подвергающуюся артобстрелу.

— Я пойду прогуляюсь, — сказала она Хассе, и тот кивнул в ответ.

— Послушай, а что ты будешь делать, если я никогда больше не вернусь, — неожиданно спросила она, остановившись в дверях?

— Я больше никогда не смогу улыбаться, — сказал он настороженно.

— Но я обязательно вернусь. У нас в Стамбуле, кто-то должен был всегда сопровождать женщину, чтобы она вернулась вовремя, но меня не нужно сопровождать, я сама вернусь.

Она пошла на телеграф и послала две телеграммы одинакового содержания Джону Ролланду и Ахмед паше:

«Не могу,

Азиадэ».

Потом снова отправилась бродить по городу. На террасе кафе на Штефансплатц она приметила Марион и хотела повернуть в сторону, но тут поняла, что сама была на волоске от того, за что презирала ее. Азиадэ вдруг почувствовала жалость и сочувствие к Марион. Она с улыбкой кивнула ей, Марион ответила удивленным и слегка надменным кивком.

Азиадэ пошла домой. Проходя мимо отеля, она подняла взгляд на серый фасад здания. Где-то наверху Сэм собирал чемоданы.

— Мы поедем в Рим, Джон. Женщины всегда приносили твоей семье одни несчастья. Из Рима мы отправимся в Триполи, ну а потом работать, в Гадамес. Ты должен написать хороший сценарий, иначе никто не заплатит нам приличный гонорар.

Джон кивнул.

— Не упаковывай машинку, Сэм. Я начну работать еще в поезде. Что пьют в Италии? Я еще ни разу там не был.

Сэм закрыл чемодан.

— Италия почти так же прекрасна, как и Греция, — важно сказал он. — Там пьют вино, а в Триполи — очень вкусную финиковую водку. За дело, Джон.

И они покинули отель.

Гидроплан стоял у пристани Остиа, словно автобус у остановки. Наверху пилот с напряженным лицом проверял мотор и пропеллер. А потом пропеллер зажужжал, и мощная машина ритмично задрожала.

Взойдя на борт, Джон Ролланд сел у окна, сжав в руках длинную трубку вентилятора. Сзади шелестел газетой Сэм. Пассажиры сидели на своих местах, как в приемной у зубного врача. Дверь захлопнулась.

За стеклом иллюминатора побежали белые волны. Они ласкались о толстое стекло, пенящиеся и мягкие, будто махали на прощание. Постепенно, будто усмиряемые гулом пропеллера они становились меньше, спокойнее, невидимее, а потом утонули в глубине, и перед глазами Ролланда распростерся пляж Остии, пляжные кабинки, гостиница на берегу и просторные залы Литории.