Страсти по-губернаторски - Фридрих Незнанский

Как все наглые, рано повзрослевшие мальчишки, почуявшие силу собственной власти, точнее, власти стаи, в которой они крутились, и эти оказались нестойкими, когда против них, уже одиночек, встали профессионалы. Особо и бить не понадобилось, хватило показного устрашения. И они сдались, заскулили, раскололись. Сообразили, что их козыри — ничто по сравнению с теми, что были на руках у тех, кто им задавал вопросы. Филипп никакой жалости к этим молодым волкам не испытывал, но действовал, как он им и заявил, вполсилы. Но и это их убедило в том, что они «неправы», пытаясь реально не отвечать на конкретно задаваемые вопросы. А школа подобного рода допросов с пристрастием, так сказать, тем и хороша, и показательна, что один начинает в конце концов закладывать другого, а тому, второму, уже ничего не остается, как сдавать первого. Что и произошло. Лазун сказал, что это Журавлев — Жура дал команду Гороху замочить сучку из суда. А Журу об этом попросил якобы сам судья Самохвалов. Сказал, что она его подставляет вместе с приезжим адвокатом. Но вот самого адвоката Жура велел пока не трогать, он им еще понадобится для каких то дел. Каких — не сказал.

Горохов, умываясь собственными соплями, доказывал, что Лазун все врет, падла, потому что он, Горох, никого не убивал и приказов таких от Журы не получал. Однако, когда Филиппу, уставшему слушать ложь, надоело и он вынул собственный пистолет, показательно передернул затвор, а затем с силой сунул конец ствола Гороху в ноздрю, так что тому пришлось даже задрать голову, вот тут уже упрямство было сломлено. И Горох заговорил.

Он рассказал, как Жура велел ему пугать адвоката. О встрече в кафе. О телефонных звонках и угрозах. Наконец, о том, что Люська, зараза, его узнала, когда они встретились неожиданно в ее дворе, у подъезда. И даже обрадовалась. Вскрикнула: «Это ты, Горошек?!»

«Горошек! А никакие не гроши, как почудилось тому мужику! — вспомнил Гордеев. — Именно Горошек! Ослышался тот словоохотливый, но, видать, глуховатый дядька…»

Они были знакомы еще со школы — Люська и Сережка, в параллельных классах учились. И когда она его узнала, Горохов понял, что теперь уже просто вынужден убить ее, чтобы не оставлять свидетельницу, которая увидела его с пистолетом в руке. Чтобы побороть минутную растерянность и как-то взбодрить себя, он обозвал ее сукой и закричал: «Ты где была?» — будто ревновал ее к кому-нибудь. Так ему показалось верней. А Люська, на свою беду, обложила его матом, вместо того чтобы обогреть радостью встречи. И он сам бы не знал тогда, как поступить. И только после этого выстрелил фактически в упор в левую грудь. А чего оставалось делать? Да и Жура бы не простил…

И все это было аккуратно записано Гордеевым на магнитофонную ленту…

После всего, что они узнали, оставалось решить последний и главный вопрос: что теперь делать с этими мерзавцами.

Отошли в сторону, чтобы посовещаться.

Филипп и Николай Щербак в этой операции, естественно, не участвовали, их здесь не было. Их и в городе вообще не было. И если Лазун или Горохов будут уверять, что их допрашивали какие-то свирепые громилы, подтвердить сей факт не сможет никто, даже они сами, потому что тому, кого бьют, всегда кажется, что отделали его богатыри — слабакам он бы ни за что не сдался. Ну и хорошо, что так думают. Но Гордеев был засвечен, правда, он и скрывать этого не собирался. Обещал ведь начистить рыла? А они не послушались, вот и заслужили. Несерьезный аргумент, но уж какой есть. Можно будет попозже уточнить. После того, к примеру, как удастся посоветоваться с тем же Печерским. Или Платом. Ум, говорят, хорошо, а три — куда лучше. А пока парни эти могут и посидеть где-нибудь в подвале. Пусть и Журавлев понервничает.

А что не совсем законно, ну да, а что, разве законно убивать женщин? Главное ведь в чем? Нашли и задержали убийцу! Определили по его показаниям заказчика. Теперь бы донести эти все сведения до общественности, которая, разумеется, возмутится. И это можно будет сделать с помощью Валерия Печерского. Кстати, если он сегодня у себя на базе, то можно прямо к нему и отвезти этих бандитов.

Но светить Филиппа с Николаем Гордеев все равно не хотел. На все вопросы был один ответ: товарищи помогли. Мир не без добрых людей. Помогли и отошли в сторону. А откуда они? Большой секрет. На то и гонорар адвокат получает, чтобы самому набирать себе верных помощников. Так решили и поступить.

Юрий позвонил Печерскому по мобильнику и с облегчением узнал, что он все еще у себя в сторожке. Коротко объяснив свою ситуацию с задержанными и допрошенными им бандитами, Гордеев сказал, что хотел бы посоветоваться о дальнейшей их судьбе. Мол, имеются разные варианты.

Валерий Артурович задумался ненадолго, но предложил приехать. Спросил только, где сейчас находится адвокат.

— Да уже свернул к вам!

— А, ну это близко. Я жду. А удобное помещение мы здесь найдем. Не сомневайтесь, Юрий Петрович.

— Да уж какие теперь сомнения!..

Печерский, заметил Гордеев, был чем-то огорчен, и подумал, что это он своими резкими действиями заставляет беспокоиться нормальных людей, не привыкших к таким вот крайним ситуациям. Хотя уж о бывшем комбате так не скажешь — все, поди, в жизни прошел. И Юрий решил не задавать лишних вопросов — надо будет, он сам скажет. И дождался.

Они достали связанных бандитов — одного из багажника, а второго с заднего сиденья «форда», куда их «устроили» Филипп с Николаем, после чего уехали к себе «домой», — и волоком перетащили в подвал под сторожкой. Ноги развязали, сняли скотч, чтоб дышать было легче, а руки оставили связанными. И велели сидеть тихо, иначе… Дополнительных объяснений не требовалось.

Наконец и Печерский раскололся.

— А ведь я должен буду вас огорчить, Юрий Петрович.

— Что случилось? Я уже заметил, что вы не в себе.

— Будешь тут… — пробурчал Печерский. — Помните, мы говорили с вами о свидетеле со стороны защиты? Тёртов такой, помните?

— Ну еще бы!

— Нет его больше.

— Сбежал? Исчез?

— Увы, говорят, помер, бедняга, в одночасье. Упал дома у себя с лестницы, поскользнулся, разбил голову и умер, не приходя в сознание. Так, на ступеньках, и нашли соседи. А поскольку был он человеком одиноким, да еще и пьющим, по словам соседей, то и родственников искать не стали, а похоронили за государственный счет. Даже экспертизу проводить не стали — кому это нужно?

— Все правильно, свидетель своё слово сказал и исчез с лица земли. Какие теперь к нему вопросы? Лихо работают! И когда это случилось?

— Да уж неделю назад похоронили. Я послал поискать его своего человека, тот и узнал. А ведь этот Тёртов, насколько я понимаю, представлял именно для вас большой интерес?

— Как вы уже сказали, увы… Но вернемся к этим нашим… баранам. — Гордеев указал пальцем в пол, себе под ноги. — Мне казалось, что лучше всего было бы поднять вокруг них общественный шум. Напечатать что-нибудь этакое в газете, а оружие — оно помечено, кому из них принадлежит, — передать через того же Плата на экспертизу. Прикинуть пулю, извлеченную из тела Людмилы Лякиной к одному из стволов, и убийца ее таким образом будет обнаружен. Но это хорошо бы «провести» через того следователя, на котором висит расследование ее убийства. Я туда лезть не могу, в силу ряда причин. Вам это сделать проще, да к вашему слову больше прислушаются. Вы все-таки в городе личность известная. Опять же ваше общественное движение «За справедливость». Сторонники-то есть? Вот с их помощью.