Песочные часы с кукушкой - Евгения Белякова

И Певцов пустился по следу француза – уже почти остывшему, как он признавался в письмах. Италия… Испания… Карл Поликарпович вдумчиво читал и прятал бумаги в стол; в Египте четкая отчетность Петруши была нарушена безалаберностью местной почты, в Румынии дело совсем застопорилось, и письмо оттуда Клюев получил даже позже, чем телеграмму из России. Помощник его не зная покоя, «рыл носом землю», но особого толку было покамест мало. Да, многочисленные имена, связи, места и события – это Петруша описывал скрупулезно. Но они ничего не говорили Клюеву. Впрочем, Певцов намекал в письмах на некие «обстоятельства», которые настолько сомнительны, что он не решается пока, не получив подтверждения, знакомить с ними хозяина. На них была вся надежда, но Карл Поликарпович Петрушу не торопил – доверял его чутью и логическому мышлению. Раз пишет, что не время раскрывать все карты, значит, так и есть. Наступило время для последнего этапа путешествия – Певцов отправился из Санкт-Петербурга (где, явившись к Клюеву-младшему, засвидетельствовал свое почтение) в Норвегию, в Осло. И вдруг – ни строчки, будто сквозь землю провалился… пока неделю назад Клюев не получил телеграмму, ту самую, что вывела его из равновесия. Она гласила:

«вышлите денег в амер долларах Banco de America в Манагуа столица Никарагуа тчк важные сведения напал на след тчк буду телеграфировать зпт почта здесь работает плохо тчк народные волнения зпт оккупация США тчк преданный вам Петр тчк»

Пробежав взглядом текст телеграммы еще на почте, Карл Поликарпович пошатнулся и, прислонившись к стойке, за которой сидел служащий, посмотрел на него потерянно, затем слабым голосом спросил:

– Никарагуа… это где?

– Центральная Америка, сэр. – Ответил без запинки служащий. – Между Коста-Рикой и Гондурасом.

И вот теперь перед Клюевым лежало письмо. Первое письмо от Петруши после той безумной телеграммы, следуя указаниям которой Клюев все же выслал триста долларов на имя Певцова.

Потертое, все в цветных штемпелях, с экзотическими марками. И катастрофически тонкое. Карл Поликарпович, не найдя на столе нож для писем, дрожащими пальцами надорвал конверт, и мысли его были только об одном – чтобы не нашел он внутри сухой официальный документ, в котором говорилось бы о неожиданной кончине иностранца из России от какой-нибудь тропической болезни. Увидев четкие, стройные буквы петрушиного почерка, Клюев выдохнул, от облегчения слезы навернулись на глаза. Он достал платок, промокнул влагу, чтоб не мешала зрению, и, поднеся листок к лампе, принялся медленно читать, стараясь не упустить ни малейшей детали.

«Карл Поликарпович! – писал Петр, – благодарю Вас за высланные мне средства, они очень помогли выбраться из страны. Это письмо я оставляю клерку в отеле, с наказом отправить как можно скорее, и направляюсь далее в Штаты. Расследование мое продолжается, и, пользуясь технической терминологией, набирает обороты. Пока о результатах сообщать рано – во-первых, они обрывочны и не составляют полной картины, а во-вторых, я опасаюсь, что, будучи изложенными на бумаге, они перестанут быть столь убедительными, как они видятся мне. Масштаб открытий представляется колоссальным. Я надеюсь через месяц, в крайнем случае, два, лично доложить Вам о выводах, к которым я пришел. На всякий случай я изложу на бумаге свои соображения по поводу мистера Х., и положу в банковский сейф где-нибудь в Штатах – на случай, если со мной что-нибудь случится. Их тогда передадут Вам. После США я отправлюсь снова в Италию, а потом в Россию, но уже вооруженный теми фактами, что открылись мне в Центральной Америке. Умоляю, не предпринимайте никаких действий касательно мистера Х. до моего возвращения, и не делайте никаких выводов.

Искренне Ваш, Петр Певцов».

Клюев не знал, что и думать. С одной стороны, эти умолчания, намеки и скрытность помощника внушали тревогу, но с другой – Петруша просил пока не волноваться и подождать его возвращения… а Певцову фабрикант доверял. Вернее, силе его мышления и практичности. Настолько, что, спрятав письмо, решил пока сдержать естественный порыв помчаться тут же на Николаевскую и потребовать от подлого француза объяснений. Но Карл Поликарпович понимал, что его активность в данном вопросе может разрушить дружбу с Яковом. А ну как Петруша ошибся? Или подразумевает не страшные деяния и преступления, а просто какие-то махинации со стороны Жака?

Клюев взял себя в руки – хотя не удержался от того, чтобы пойти к дому Шварца, в надежде застать того без следующего по пятам Жака. Столкнулся с этой парочкой у самых дверей, стушевался отчего-то, будто застали его за чем-то постыдным, и даже почувствовал некое облегчение, когда Яков с сожалением, сетуя на занятость, отложил встречу «на более подходящее время».

Клюев вернулся к насущным делам – к «Сцилле», немецким инженерам и своей фабрике, которая требовала постоянной заботы. И дома было не все гладко: Настасья Львовна прихворала, несерьезно, по счастью, но надолго. За хлопотами Клюев даже подзабыл о своем «сыщике» за границей – от Петруши не было вестей, кроме коротких телеграмм «Все в порядке. Расследую дальше», и острота ситуации постепенно стала сходить на нет. Иногда Карл Поликарпович даже сомневался – а не раздувает ли он из мухи слона? Ну, числятся за Жаком какие-то темные делишки в прошлом, велика важность. Яков, хоть и был наивен во многих вопросах, в людях все ж разбирался хорошо, и не стал бы привечать, скажем, вора или, боже упаси, убийцу.

Время текло быстро и незаметно – подошел к концу январь, в ворохе дел, бумаг, ветров и штормов пролетел февраль. Наступила весна – ранняя еще, но в этих теплых местах довольно нахальная.

А к середине марта вернулся Петруша.

Клюев не ожидал появления помощника – тот не предупреждал его ни телеграммой, ни письмом. Последняя его весточка была из России, и Певцов собирался обратно во Францию.

Карл Поликарпович сидел в кабинете, занимаясь тяжелой, но приятной работой – подсчетом прибыли. Часо-чайник расходился хорошо, даже более чем. «Пожалуй, – подумал Клюев, – слова Якова о том, что „Сцилла“ будет стоять в каждом доме, не так далеки от истины. Через год так уж точно».

В дверь кабинета постучали. Клюев буднично сказал «Войдите» и не сразу поднял взгляд на посетителя. Да и когда, оторвавшись от счетов, посмотрел на вошедшего, поначалу недоуменно нахмурился. Незнакомый ему человек стоял у двери, сминая в руке шляпу. Его загар был цвета какао, длинные волосы спускались до плеч; белый костюм с гвоздикой в петлице был неуместен для визита, хотя соответствовал внешнему иноземному виду посетителя. Светлый же плащ незнакомец перебросил через другую руку, в которой держал пухлый портфель, перевязанный бечевой.

Клюев глянул на гостя мельком, опустил глаза на конторскую книгу, поставил нужную запятую и, только закрыв ее, снова посмотрел на молодого мужчину.

– Чего Вам уго… – начал он и вдруг, завидев странно блестящие глаза незнакомца, Карл Поликарпович вскочил, как молнией ударенный.

Он кинулся к Певцову, до неузнаваемости изменившемуся, сграбастал того в медвежьи объятия, заливаясь краской стыда от того, что не признал его сразу.