Кто посеял ветер - Неле Нойхаус

— Извини, — пробормотала она, всхлипывая, и смахнула рукой слезы. По ее щекам текли черные ручейки теней для глаз и туши для ресниц. — Меня просто потрясло это известие. Фрауке сообщили об этом по телефону как раз в тот момент, когда я собиралась уходить.

Она достала из кармана юбки бумажный платок и высморкалась. Марк старался не смотреть на нее. Ее блузка сползла в сторону, и из-под нее виднелась ярко-красная бретелька лифчика, резко контрастировавшая с загорелой кожей.

— …мы сделаем завтра, ладно?

— Что? — Он вздрогнул, поняв, что Рики что-то ему говорит.

— Препятствия для паркура мы быстро соорудим завтра. — Она уже взяла себя в руки, улыбалась сквозь слезы и, похоже, не замечала, что творилось с Марком. Он машинально кивнул. — Мне нужно позвонить остальным, — произнесла Рики решительным тоном, приводя в порядок волосы. — Мы должны обсудить, что нам делать теперь, когда Людвига… больше нет.

Он не осознал смысла ее слов, поскольку мог думать только о красном бюстгальтере, аромате ее кожи, прикосновении ее теплого тела. Рики коснулась ладонью его щеки.

— Спасибо тебе, Марк, — прошептала она. — Что бы я без тебя делала! Мы еще увидимся.

Она поцеловала его и тут же упорхнула. Ошеломленный, он смотрел ей вслед до тех пор, пока не стих вдали шум двигателя ее автомобиля. У него пересохло во рту, лицо горело, тело оцепенело. Что с ним случилось? Ведь Рики была ему подругой. Охватившее его вожделение вызывало у него отвращение.

Что бы я без тебя делала?Марк снова включил свой айпод. У него кружилась голова. Он побрел в конюшню, зашел в один из пустых лошадиных боксов и расстегнул брюки. Рики в его объятиях. Ее аромат, еще сохранившийся на его щеке. Красный бюстгальтер на загорелой груди. Марку было ужасно стыдно, но он не мог ничего с собой поделать. У него ослабли колени, он прислонился к стене и закрыл глаза. Утолив свою страсть, он уже больше не стыдился и лишь испытывал невыразимое наслаждение.

Стены, отделанные панелями из темного дерева, побеленный потолок, узкая ковровая дорожка на красноватой плитке пола, торжественная тишина. Фрауке, представлявшая себе отделение судебной медицины как холодное, стерильное помещение с угрюмыми врачами в зеленых балахонах и резиновых сапогах, испытывала замешательство и в то же время находилась под впечатлением. Даже снаружи старая вилла источала старомодное очарование, несколько таинственное и мрачно-британское. Фрауке обожала Розамунду Пилчер[18]и грезила Англией. Очень скоро ее грезы должны были стать явью. Ожидая вместе с братьями в коридоре окончания экспертизы, она мысленно рисовала картины своего будущего: маленький домик где-нибудь в Корнуолле, на берегу моря. С миллионом на банковском счете ей больше никогда не придется работать. Зазвонил мобильный телефон Грегора. Он отошел в сторону и принялся что-то тихо говорить в трубку.

— Сколько еще времени это будет продолжаться? — Стоявший рядом с ней Маттиас то и дело нервно поглядывал на часы. — Сначала устроили суматоху, а теперь не торопятся. В четыре мне нужно быть на судебном заседании.

Эту фразу он произнес уже не меньше десяти раз. Его мобильный телефон зазвонил тоже. Пока братья разговаривали, Фрауке продолжала предаваться сладостным мечтам. Долгие годы она была слишком слабой и инертной, чтобы взять собственную судьбу в свои руки, но вчерашний вечер положил этому конец. Со вчерашнего вечера она была сама себе хозяйкой, и осознание этого вызывало у нее чрезвычайно приятное чувство.

Возвращение в отчий дом было величайшим поражением, признанием краха всех надежд и своей несостоятельности. Затем последовали два трудных года, в течение которых Фрауке ухаживала за матерью, до самой ее смерти. Когда она вдруг осталась без дела, без цели в жизни, а главное, без средств к существованию, ее спасло объявление о вакантном месте, которое дала Рики в «Кенигштайнер вохе».

Фрауке тут же получила работу. Отец, как всегда, зло высмеял ее. Слониха в зоомагазине. Верблюдица. Толстуха. Впервые в жизни она не смолчала. Они наговорили друг другу много неприятных слов, которые уже нельзя было вернуть назад. Фрауке в тот же вечер покинула Рабенхоф и поселилась в пустовавшей комнате над «Раем для животных».

Распахнулись тяжелые деревянные двери, и по ступеням поднялся Оливер фон Боденштайн. В детстве они иногда играли вместе с ним, но с тех пор минуло много времени. Она помнила его худым, неразговорчивым подростком и должна была признать, что прошедшие годы никак на нем не отразились. Он выглядел хорошо, даже чертовски хорошо.

— Фрауке! Спасибо за то, что вы все пришли. Примите мои самые глубокие соболезнования. — В его взгляде и голосе чувствовалось искреннее сочувствие.

— Спасибо, Оливер. Очень жаль, что мы видимся вновь при столь печальных обстоятельствах.

В последний момент она подавила улыбку. В конце концов, не пристало улыбаться, когда твой отец был убит всего несколько часов назад. Тем временем Боденштайн выразил соболезнования ее братьям.

— Пойдемте со мной, — сказал он и решительно двинулся к двери, которая вела в подвал виллы.

— Для чего? — запротестовал Маттиас. — Зачем ты приглашаешь нас туда?

— У меня есть для этого причины. — Лицо Боденштайна ничего не выражало. Грегор окинул его презрительным взглядом.

— Пойдем, — сказал он, обращаясь младшему брату. — Я хочу, чтобы это как можно быстрее закончилось.

Спустя минуту они попали в помещение для осмотра трупов, которое уже отвечало представлениям Фрауке об отделении судебной медицины. Ею овладело чувство страха. Что она здесь делает? Разве труп опознаю́т после того, как он уже идентифицирован? Ее тело содрогнулось, когда выкатились металлические носилки, и она ощутила спиной испытующий взгляд Боденштайна. Все молчали. Сотрудник отделения судебной медицины — в зеленом балахоне, но без резиновых сапог — стянул зеленую простыню, покрывавшую труп.

У папы больше нет лица, подумала Фрауке. Маттиас издал сдавленный звук и выбежал в коридор. Грегор сохранял полную невозмутимость.

— Улюлю. Свинья мертва, — произнес он с удовлетворением, и это было последнее, что запомнила Фрауке, ибо, увидев застывший взгляд мертвого глаза отца, находившегося не в глазнице, а где-то вблизи уха, она лишилась чувств.

Ника сидела за кухонным столом. Рядом с ней стояла чашка чая с плодами шиповника. Она просматривала результаты экспертизы, проведенной фирмой «ЕвроВинд» в 2002 году по поручению земли Гессен, имевшей целью определение интенсивности и скорости ветра на горных хребтах над Эльхальтеном. Нетрудно было заметить, что результаты обеих заказанных фирмой «ВиндПро» экспертиз разительно отличались от результатов трех других, независимых. Янис был прав: рекомендации экспертов из Немецкого климатологического института и Университета Уэльса основывались на заведомо ложных цифрах. Откуда взялись эти данные? Кто производил расчеты? Или же цифры были взяты с потолка? И где, кстати, Янис раздобыл результаты этих экспертиз? Ника вынула из чашки пакетик с заваркой, отхлебнула глоток чая и вспомнила об остром чувстве одиночества, овладевшем ею прошлой ночью. Неужели ей суждено всю жизнь оставаться одной? Она задумалась. Откуда вдруг взялась эта тоска, эта внутренняя пустота? Прежде с ней ничего подобного не случалось.