Библиотекарь, или Как украсть президентское кресло - Ларри Бейнхарт

Никто не обращал внимания на старика, одетого в куртку для гольфа и бейсбольную кепку, с мешком, который он поставил себе на ноги. Никто не вглядывался в него, а это был государственный секретарь, человек, всего два месяца назад признанный журналом «People» третьим самым неординарным человеком Америки.

Джек продолжал играть свою роль: встал и пошёл за кофе. Он оказался настоящим гурманом: он заказал очень крепкий латте без пенки, посыпанный шоколадной крошкой.

Он огляделся, словно бы ища куда сесть, и вдруг заметил одинокого старика, который сидел один за целым столиком. Из-за бейсболки, на которой было написано название какой-то компании, выглядывало уставшее, ничем не примечательное лицо.

— Можно? — спросил его Джек.

— Ну конечно, Джек, можно, садись, — голос Кардинала звучал чисто и ясно.

Джек сел и снял пластиковую крышку со стаканчика.

— Нашёл удобные ботинки?

— Вот, хожу в Asics.

— New Balance не понравился?

— Да нет, ногам было хорошо… — секретарь мучился с обувью. Ботинки натирали ему ноги. В силу занимаемой должности он носил обувь, которую должен был носить высокопоставленный чиновник, причём не старую добрую обувь из интернет-магазинчиков, которая так хорошо подходила к серым шерстяным костюмам. Он снимал ботинки всякий раз, как только мог себе позволить. Носки он носил чёрные или серые, как правило, на них был маленький логотипчик: либо связанный с гольфом, либо просто какое-нибудь сельскохозяйственное животное. И ноги, на которые были надеты такие правильные носки, он снова засовывал в ужасные туфли. Становилось лучше, но дискомфорт оставался, и он постоянно искал ботинки, которые будут удобны лично ему. Понять это в магазине он не мог, надо было купить ботинки и походить в них недели две. Только за две недели он понимал, что именно ему неудобно, потому что вначале заметить это было трудно. Вот как, например, эти New Balance. — Но вот колени у меня опухли просто ужасно.

— Опухли?

— Распухли. Не очень больно, но носить их дальше неразумно…

Морган огляделся, вроде бы, за ними никто не следил.

— … неразумно, ведь это явный признак, что дальше будет хуже.

— Думаешь, это ботинки виноваты?

— Конечно! Я рассказал об этом одной девушке, — тут он махнул рукой в сторону Вашингтона и Морган понял, что он имеет в виду одну из сотрудниц Госдепартамента, а не продавщицу обуви, — и она сказала, что New Balance — хорошие ботинки, но слишком уж мягкие, и что именно из-за их мягкости у меня болят колени.

— Может, и так.

— Вот так поворот, да? — Кардинал говорил уже не о своих коленях, а о выборах. Но говорил он о них тем же самым тоном.

— Да уж, — бодро отозвался Морган.

— Всё готово?

— Да, сэр.

— Я только что был у Алана, у Стоуи.

— Ага.

— Там переполох.

— Да, сэр.

— Поймали библиотекаря?

— Нет. Никто и подумать не мог…

Кардинал махнул рукой — его не интересовало «почему».

— Что вы делаете, чтобы найти его?

Морган рассказал, что у него есть бумага об аресте библиотекаря по обвинению в терроризме. Как только Дэвид Голдберг захочет купить что-нибудь и оплатит покупку кредиткой, платёжкой или совершит банковскую операцию, или захочет снять наличку, они его засекут. Он рассказал, что они установили прослушку у Голдберга в доме и на работе, и что отправили людей в кампус.

— Не хочу обвинять его по всем пунктам, а то вдруг его поймает какой-нибудь полицеишко в каком-нибудь захолустье и зачитает ему «Предупреждение Миранды».[19]Он встретится с каким-нибудь адвокатишкой из ACLU, и тот начнёт трепать и о Стоуи, и обо всех остальных публично.

— Задействуй все средства, — в голосе Кардинала послышалось «немедленно».

— Есть, сэр.

Кардинал уловил сомнения Джека.

— Надо сделай так, Джек, чтобы ему никто не поверил.

Кардинал был известен тем, что очень ловко умел сочинять клевету, — это когда-то помогло ему в бизнесе, а теперь помогало в политике — за прошедшие годы он прекрасно отточил мастерство. И он дал Джеку урок того, как можно опорочить человека, дал экспромтом, без подготовки, просто переваривая и интерпретируя увиденное за день.

— Скажем, его разыскивают за сопротивление при аресте, за оскорбление офицера.

Это и в самом деле было так, но этого было мало. Госсекретарь давно понял, что правда не важна, как только он смог преодолеть этот барьер, он понял, что не важно даже правдоподобие. Важна только яркость: обвинение должно быть запоминающимся и его должно быть трудно опровергнуть. Так обвиняемый всю жизнь будет вынужден защищаться, и всё, что он скажет, люди будут воспринимать с неким недоверием и полагать, что он пытается оправдаться. Что бы такое придумать? Тут он вспомнил сцену, виденную им в конюшне. «Так… изменим местоимения, и готово! Попытка изнасилования… нет! Какое изнасилование! Жестокость в обращении с животными! — секретарь улыбнулся — а ведь библиотекарь действительно сделал что-то с лошадьми. Пойди попробуй оправдаться теперь — …жестокость к животным… — нет, не годится, его назовут изгоем. — …содомия и неестественное совокупление!» — радостно закончил он.

— А ещё скажи, что он вооружён и очень опасен. Самое плохое, что может случиться — его кто-нибудь застрелит. А если и не застрелят — никто ни слову не поверит.

Хоаглэнд обрадовался своей придумке, улыбнулся и даже издал звук, отдалённо похожий на хмыканье. Он повторил чуть громче, смакуя каждое слово: «Разыскивается за жестокость в обращении с животными и за совокупление с животными».

Я всегда надеялся, что Стоуи оставит свою библиотеку нам. Нет, тогда бы мы, конечно, не сравнились с библиотекой имени Бодлея (при Оксфордском университете) или с библиотекой Конгресса, но пополнение частными коллекциями всегда придаёт вес библиотеке. Естественно, я начал готовить пути заранее, и потому, что хотел облегчить себе жизнь, и потому, что работу всё равно надо было где-то копировать. Причём крайне желательно в месте, никак не связанном с тем, где я работал, так что всё, с чем я работал у Стоуи, я пересылал на свой рабочий компьютер, а с него — в главную базу по библиотеке. Я сказал об этом только сейчас, потому что это было одним из пунктов подписанного мною соглашения о неразглашении, и если бы стало известным то, что я сказал, и там бы решили, что я нарушил соглашение, мне бы предъявили иск. И Стоуи было не важно, что я беден, он бы всё равно вкатил мне иск. И, вероятно, выиграл бы, и я бы потерял все мои небольшие сбережения. Он мог пойти дальше и опустошить карманы моих работодателей — университета. Но даже если бы я выиграл, я совершенно точно был бы уволен и, вполне вероятно, вообще бы больше никогда не смог устроиться работать библиотекарем. «Не сейчас и никогда, ни в этой галактике, ни в какой иной» (именно так было написано в соглашении).