Птица и меч - Эми Хармон

— Ты уже видела сторожевую башню, осадную башню, арсенал и укрепления. Мы обошли все стены, побывали на крепостном валу и, разумеется, в подземельях. — Последние слова он произнес с едва заметной усмешкой.

Ты так и не научил меня фехтовать.

— Если наступит такой день, когда выживание Джеру будет зависеть от фехтовальных навыков его королевы, значит, дела наши и вправду плохи, — возразил Тирас сухо. — Но если ты хочешь взглянуть на тренировку, я с радостью тебя сопровожу.

Я бы навестила Шиндо.

— Мудрый выбор. Значит, сегодня мы осмотрим конюшни.

Сперва мы посетили стойла — огромное помещение, в котором находились одновременно сотни лошадей. С королевскими скакунами соседствовали жеребцы для гвардии и городских констеблей, хотя их держали в отдельных загонах. Личные конюшни короля были соединены с главными, чтобы облегчить работу конюхам, наездникам и заводчикам. Воздух наполняли запахи сена, земли и хорошо ухоженных животных; вдыхая их, я постепенно успокоилась, и напряжение в груди ослабло.

Я шагала между рядами стойл, приветствуя лошадей нехитрыми словами и пригоршнями овса. Тирас шел позади и перечислял их имена и родословные, пока мы не остановились перед стойлом Шиндо.

— Шиндо происходит из древнего рода джеруанских боевых коней. Его отцом был Персей, а дедушкой — Микия, — пояснил Тирас, заходя в стойло.

Кажется, конь был одинаково счастлив видеть нас обоих. У меня в памяти что-то забрезжило. Микия. Мне знакомо это имя.

— Он возил меня в детстве. К тому времени, как я достаточно подрос для верховой езды, Микия уже поднаторел в боях, хотя мы родились с разницей в несколько дней. Имя придумала моя мама. «Микия» значит…

Орел.

— Верно, — откликнулся Тирас с удивлением.

Мы встретились глазами поверх спины Шиндо, и я почувствовала, как в горле встал ком — эхо какого-то старого секрета, который я даже не могла вспомнить.

— Откуда ты знаешь? Это язык народа моей матери. Не джеруанский.

Не могу сказать. Это слово… а в каждом слове заключено его значение. Я просто… знаю.

Тирас протянул мне щетку, и следующие несколько минут мы молча чистили и гладили шкуру Шиндо. Тот буквально лучился радостью, неподдельной и заразительной.

Возможно, счастье заключается в простоте.

— И в свободе, — кивнул Тирас.

Я стрельнула в него глазами и наконец решилась задать вопрос, который не давал мне покоя уже некоторое время. Когда ты птица… у тебя бывает искушение улететь и больше не возвращаться?

— Когда я птица, я все равно знаю, что я человек. Я помню, кто я, — пробормотал Тирас.

Приглушенный голос и теснота стойла сделали его ответ похожим на болезненную исповедь. Шиндо сочувственно всхрапнул и склонил голову к хозяину. Тирас помнил, кто он, и все равно превращался в птицу снова и снова. Лучше бы я не спрашивала. Должно быть, это здорово мешает наслаждаться вкусом мышей и кроликов. Я предположила это, только чтобы его посмешить, — и, похоже, добилась успеха.

— В такие минуты я позволяю инстинктам взять верх. — Тирас подмигнул. — Уступаю контроль птице. Сперва это было весьма непросто.

Я даже не могла представить, каково это.

— Когда я только начал перерождаться, я был… напуган. — Король нахмурился. — Не знал, что делать. Куда идти. В итоге я спрятался на птичьем дворе и сидел там, пока не привык к новому телу. Отцовский сокольничий решил, будто я ранен, потому что я часами сидел на стропилах и не улетал. Он приносил мне дохлых мышей и сырое мясо, но я не мог заставить себя их есть… даже когда хотел. Точнее, хотел орел, в которого я превращался.

Ты ее ненавидишь? Я не уточнила, о ком речь, но Тирас понял и так.

— Нет, — ответил он; я чувствовала, что он говорит правду. — Я хотел бы. Было бы намного легче винить в случившемся ее. — Он поднял на меня глаза. — Но я виню своего отца.

Я промолчала.

— Пойдем, — сказал Тирас, на прощание похлопав Шиндо по боку. — Посмотрим птичник.

Я заспешила за ним по проходу. Мой отец, как и любой лорд, держал соколов, но для него они были скорее атрибутом статуса. Сам он не любил ни охоту, ни хищных птиц, считая их злобными. Мне запрещалось даже подходить к вольерам.

Если конюшни были светлыми и теплыми, то в птичнике царили прохладные сумерки, наполненные воркованием, шелестом крыльев и редкими вскриками. Основной уровень, отведенный для соколов и ястребов, был таким просторным, что птицы могли свободно сниматься с насестов, больше похожих на перевернутые пирамиды, и летать по залу, насколько позволяла длина поводка. Тирас объяснил, что верхний ярус — туда вела крутая лестница возле входа — предназначался для почтовых голубей, которые доставляли послания по всему королевству.

Пока мы беседовали, на пороге появился сокольничий. Он поспешил к нам, на ходу стягивая с руки кожаную перчатку. Это был невысокий и опрятный пожилой мужчина, чья заостренная седая бородка и такие же пронзительные серые глаза придавали ему сходство с птицами, за которыми он ухаживал. Приблизившись, он отвесил нам поклон столь глубокий, что едва не уткнулся носом в колени.

— Это Хашим, главный сокольничий, — представил его Тирас. — Хашим, это леди Ларк Корвин.

— Наша будущая королева, — с благоговением произнес Хашим, выпрямляясь и одаривая меня сияющей улыбкой.

Я немедленно залилась румянцем, причем жар зародился где-то в груди, поднялся по шее и обдал стыдливой краской щеки. Я глубоко вздохнула, приказывая себе успокоиться, и протянула Хашиму руку. Тот поцеловал ее со всем возможным почтением.

— У птиц сейчас линька, ваше величество. Как вы знаете, от этого они ведут себя беспокойно. Я надел некоторым соколам колпачки, но не советовал бы подходить к ним близко, — предупредил Хашим, и Тирас согласно кивнул.

Слуга отвесил новый поклон и удалился по коридору к высоким дверям, предоставив нас самим себе. Мы двинулись вдоль ряда пленных птиц, хотя мои глаза то и дело устремлялись к массивным балкам и темным углам, которые могли бы послужить убежищем для орла, а на самом деле напуганного мальчишки.

— Я до сих пор сюда прилетаю, — тихо сказал Тирас. — Хашим — добрый человек и всегда рад меня видеть. Думает, ему удалось приручить орла. Даже дал мне имя.

Мы дошли до лестницы на чердак, где держали голубей, и повернули обратно. Микия? Моя догадка было всего лишь эхом нашей предыдущей беседы, но в горле снова встал горячий ком, и я задумалась, не заболеваю ли. Я осторожно коснулась шеи, однако неприятные ощущения уже отступили.

— Микия, — шепотом повторил Тирас. Затем покачал головой. — Нет, Хашим зовет меня Бродягой. И это все больше и больше похоже на правду.

УТРО СВАДЬБЫ ВЫДАЛОСЬ ясным и солнечным. Город бурлил от предвкушения. Большую часть дня меня купали, натирали маслами, окропляли духами и красили, чтобы наконец нарядить в платье из самого роскошного голубого шелка, который я только видела в своей жизни. Когда приготовления были завершены, женщины отступили на шаг и окинули меня торжественными взглядами — точь-в-точь самодовольные художники. Затем они удалились, сурово велев «ничего не трогать», а я осталась дожидаться стражников, которые должны были сопроводить меня к воротам. Но никто не приходил.