Экипаж «Меконга» - Исай Лукодьянов

Федор знал, что по соседству есть бояре, до которых им далеко, что владеют они многими вотчинами, живут в каменных хоромах, пьют заморские вина.

Тем не менее Федор был твердо убежден, что принадлежит к какой-то более достойной породе, чем крестьяне.

Потом, на государевой службе, он имел подчиненных, тех же мужиков в солдатских и матросских кафтанах, и тоже твердо знал, что стоит выше их. Будучи от природы незлобным, он всегда старался, чтобы им жилось полегче и посытнее, ругался с сослуживцами, особенно с иноземными, которые презрительно относились к солдатам и считали их скотом.

Но Федор полагал, что хорошего отношения к солдатам, матросам и мастеровым вполне достаточно для того, чтобы все было по-справедливому. Всегда ведь были господа, и всегда были рабы.

Встречались, правда, ему на службе «рабы», которые заставляли его призадуматься. Это были крепостные умельцы-розмыслы, самородные инженеры, корабельные мастера, кузнецы, строители. С такими людьми считался и часто советовался сам Петр Алексеевич. Общаясь с ними, Федор чувствовал, что они по своему развитию стоят выше, чем он. Однако внушенное с детства понятие высоты боярского, хотя и захудалого рода всегда брало верх.

Теперь же, на чужой земле, Федор сам был рабом. Верно, не таким, как слуги Лал Чандра, но все же человеком подневольным. И, когда Рам Дас прямо предложил ему стать на сторону сикхов, Федор пришел в сильное смущение.

Он хорошо помнил рассказы своего деда о страшном для бояр бунте Стеньки Разина. Теперь здешние, индийские, мужики тоже замышляли бунт против своих бояр и какого-никакого, а все-таки бога. Неужто же ему, человеку дворянского рода, пристало с бунтовщиками дружбу водить?

Да и Рам Дас хорош: покорным рабом прикидывается, а сам, как уразумел Федор, чуть ли не за главного у этих сикхов.

Оказали доверие: поведали ему, Федору, что готовят восстание к тому дню, когда брахманы устроят празднество по случаю восстановления разрушенного храма богини Кади. Сказали, что он, Федор, помочь им должен.

Как же это — бунтовщикам помогать?!

Да и не врут ли они, что как Федор кончит работу, так и конец ему? Может, пугают просто?

Пойти к Лал Чандру да и выложить ему все начисто ту… Нет уж, язык не повернется…

Господи, и совета не у кого спросить!

Смутно было на душе у Федора.

Отделкой золотой блистает мой кинжал.

Клинок надежный, без порока;

Булат его хранит таинственный закал —

Наследье бранного Востока.

М.Лермонтов, «Поэт»

Однажды Джогиндар Сингх позвал Федора в кузницу.

— Картар Сарабха хочет сделать тебе подарок, — сказал он.

Кузнец Картар Сарабха широко улыбнулся в черную бороду и сказал:

— Ты научил меня многим полезным вещам, которых я не знал. За это я подарю тебе нож, ибо мужчина не должен быть безоружным. Я буду работать при тебе.

Федор понял, что это большое доверие: от него, чужеземца, не скрывают тайны ремесла.

Кузнец взял пучок коротких, с фут, проволочек и начал перебирать их по одной. Каждую из них он пробовал, сгибая и разгибая.

Федор заметил, что некоторые проволочки были из очень мягкого железа, а другие — из твердой стали, они сгибались с трудом. Кроме того, проволочки были разными по толщине.

Составив нужный набор и плотно обвязав по концам, Сарабха нагрел в горне середину пучка и ловко, двумя клещами, скрутил его винтом. Затем он снова нагрел пучок и начал осторожно, но быстро проковывать его на наковальне. Под ударами проволочки сваривались вместе, и вскоре пучок превратился в брусок.

Еще несколько нагревов — и кузнец, ударяя в полную силу, быстро отковал заготовку ножа. Федор заметил, что все удары наносились с оттяжкой в разные стороны.

— Завтра перед обедом приходи, будем заканчивать, — сказал кузнец и бросил клещи в колоду с водой.

На другой день Федор увидел в руках у Сарабхи клинок, уже окончательно принявший форму.

— Теперь мы закалим его. — Кузнец бросил кинжал в горн.

Рядом раздалось блеяние. Федор обернулся: Джогиндар Сингх держал за рога крупного барана.

— Это наш сегодняшний обед, — сказал плотник. — Пусть брахманы воротят нос, но сикхи сегодня отведают мяса.

Картар Сарабха короткими клещами вытащил клинок из горна, перехватил поудобнее и всадил раскаленное лезвие в горло барана.

— Смерть дает силу оружию, — торжественно сказал он.

Еще через день Федор получил нож, отшлифованный и вделанный в красивую ручку из слоновой кости. Он посмотрел на лезвие и ахнул. По седовато-голубой стали шли дымчатые, переплетающиеся узоры.

Это был индийский булат «вуц» — сталь, сочетающая высокую твердость с прекрасной вязкостью.

Закалка в теле живого барана вовсе не вызывалась технологической необходимостью, но в те времена, когда сущность термической обработки была неизвестна, процесс закалки связывался с мистическими представлениями. Считали, что закалка холодного оружия должна сопровождаться смертью живого существа.

Во времена крестовых походов особо надежным считалось оружие, закаленное в теле вражеского воина.

Все чаще влекло Федора к палаткам сикхов. Ему нравились эти простые и суровые люди — с ними можно было говорить не таясь, они не морочили голову туманными словами. Вроде не похожи эти самые сикхи на разбойников и воровских людей, думал он. Уж скорее, по правде, Лал Чандр на истинного душегубца смахивает…

Но больше всего Федора тянуло к Бхарати, дочери седобородого плотника. Девушка смеялась, когда Федор пытался разговаривать с ней на диком смешении языков. Она была как-то не по-здешнему весела и жизнерадостна.

Душными вечерами они сидели рядом на краю бассейна, опустив босые ноги в прохладную воду. Федор, забываясь, подолгу говорил ей что-то по-русски, а девушка слушала, склонив черноволосую голову и широко раскрыв глаза. Звуки чужого языка, казалось, зачаровывали ее, как чаруют змею монотонные звуки пунги[15].

Он говорил ей о своей далекой родине, о ее лесах и снегах, о реках, которые делаются зимой белыми и твердыми как камень. Рассказывал о больших кораблях с высокими мачтами и тугими от ветра белыми парусами, о громе пушек у Гангута. И о весенних зеленых лугах говорил он ей, и о звонких жаворонках в голубом поднебесье…

Понимала ли его Бхарати?

Наверное, понимала. Разве в словах дело?

Искоса поглядывала она на Федора. При свете звезд его лицо со вздернутым носом, с закинутыми назад светлыми волосами и русой бородкой, чуть кудрявой и мягкой, казалось ей лицом неведомого северного бога. Она знала, что при свете дня его глаза синие, как вода в океане.