Цыганочка, ваш выход! - Анастасия Туманова

– Думаю, даже в Москве!

– Согласен, ничего хорошего, – сумрачно подытожил комполка. – Но дисциплина была восстановлена, и население успокоилось. И хочу ещё напомнить, что вся третья рота была ко мне направлена после того, как весной в Таврии был расформирован за разложение одиннадцатый полк Первой Конной. Я этих бойцов не знал, в бою с ними ещё не был. Мои люди такого бы, ручаюсь, не устроили никогда. И так прикручивать гайки не пришлось бы. – Рябченко снова прошёлся по комнате от стены к стене. Не глядя на Коржанскую, сказал: – Я не вижу надобности, товарищ комиссар, восстанавливать против Красной армии казацкое население. Вы находите в этом противостояние линии партии? Миссия расстрелов контрреволюционного элемента возложена на вас и ваших людей. С чем вы и справляетесь прекрасно. Каждый должен своё задание выполнять.

Коржанская резко вскинула голову, отчего несколько прядей упало ей на лицо. Не смахивая их, товарищ комиссар в упор смотрела на командира. Тот, казалось, не замечал этого, поглядывал за окно, где под обрывом уже тускнел, становился холодно-серебристым вечерний Дон. Лицо Рябченко по-прежнему было неподвижным.

– Не вам, товарищ комполка, напоминать мне о моих задачах, – наконец звенящим от ярости голосом сказала Коржанская. – Кажется, это мне придётся вам напомнить о том, что творится сейчас в стране! Я всего полтора месяца как с Тамбовщины, мы бились там с антоновцами! В Сибири ничуть не лучше! На Дону – бандит на бандите, в любой станице можно найти оружие, чуть ли не пулемёт в каждом доме, и все разом могут подняться! Помните, что здесь в девятнадцатом творилось?! А сейчас ещё хуже может быть! Даже дети готовы воевать, грызть нас зубами! Вот сегодня вы пытались вывести из-под расстрела стеховского мальчишку, а помните, что он вам бросил в лицо?! Что убьёт вас при первой же возможности! И именно так и сделал бы! Я сама имела глупость год назад в Бесскорбной освободить из-под ареста сыновей вахмистра Дронова – помните такого?!

– Ещё бы…

– Отлично, а я уж думала, что позабыли! Им было двенадцать и пятнадцать, если не ошибаюсь! Они вернулись в свою станицу, мгновенно сколотили банду из таких же волчат и в первую же неделю полностью вырезали продотряд из уезда! В том числе… – Голос Коржанской вдруг прервался, она грубо, по-мужски выругалась, бросила на стол «наган», который до сих пор держала в руках, и хрипло закончила: – В том числе мою младшую сестру. А перед тем как её убить, они ещё и… О-о-о, чёрт, проклятые, проклятые твари!

Наступило тяжёлое молчание. Рябченко, отвернувшись от окна, внимательно смотрел на комиссара. Та, резко проведя ладонью по лицу и отбросив наконец за спину недлинные светлые волосы, глухо и устало сказала:

– Вы только не подумайте, что у меня родственные чувства заклинило. Зося была настоящим бойцом революции и долг свой выполняла до конца. Мы с ней были готовы к тому, что не увидимся больше, и коль уж так вышло, что она первая… Но поймите наконец, товарищ Рябченко, что сопливое ваше милосердие давно пора оставить! Иначе нас попросту раздавят эти станичные бандиты! Кровью и железом можно с ними разговаривать, кровью и железом, и больше – никак! В партии это понимают, а вы – нет! И, право, я не знаю, как нам с вами договариваться!!!

Рябченко отошёл от погасшего окна. Коротко взглянул на неподвижную фигуру у стены. Негромко сказал:

– Не думайте, что я вам не сочувствую, Ванда. У меня самого родни нет никакой… К счастью, наверное. Но друзей на войне я потерял много. И понять вас могу.

– Мне ваше сочувствие ни к чему, – отрезала Коржанская, отворачиваясь.

– Уверен. Но договариваться нам с вами всё же как-то придётся, коль вас ко мне направили комиссаром. Мой полк бросили на подавление мятежей – мы сражаемся. Труса у меня в бою никто не празднует, с этим, я думаю, вы не поспорите. А по поводу моих дезертиров… Всех их я знаю поимённо. Трошин, который ушёл вчера, – казак соседней станицы Бессветной. У него там были старые мать с отцом. Бессветную мы спалили, как вы помните, дотла.

– Разумеется! Там полно было замайцев! И отбивались они до последнего, нам каждый дом приходилось брать с боями!

– Именно. Красноармеец Трошин не захотел участвовать в этих боях. Кроме того, мои бойцы рассказали мне, что его родная сестра была замужем за братом Стехова. Это её вы расстреляли сегодня. Все, кто дезертировал прежде, тоже казаки из этой местности.

– Так вы их оправдываете?!

– Да поймите и вы, Ванда, здесь повсюду люди дохнут с голоду! – взорвался Рябченко. – Целые хутора вымирают, а мы…

– Неужели?! – вскинулась и Коржанская. – А вот представьте, когда мы брали семью Стехова, его жена пыталась совать моим чоновцам вот такой шмат сала и бутыль самогона! «Детей отпустите, ребятки, договоримся!» Самогон, который, между прочим, гонят из зерна! Голодающие, чёрт их возьми! А у них под полом мы нашли сотню царских червонцев да ещё бриллиантовые цацки! Их ведь нужно ещё как-то переправлять в уезд, а у меня все верные люди ранены! А то, что вы взяли в Бессветной, – деньги, золото, оружие?! Думаете, это умирающие с голоду их прятали?! Кого мне теперь отправлять в Новочеркасск с этими ценностями? Ваших бойцов, которые спят и видят, как бы смыться в свои станицы поближе к бабам и самогону?!! Вы сами случайно не из этой местности, товарищ комполка?!! Вам ещё не приходили мысли о том, чтобы…

– Товарищ комиссар!!! – заорал вдруг Рябченко так, что зазвенело оконное стекло, и кулак командира полка с треском опустился на столешницу. Стол жалобно крякнул и просел на один бок. В комнату заглянули и тут же спрятались испуганные рожи красноармейцев. «Наган» Коржанской пополз по накренившемуся столу, и комиссар едва успела поймать своё оружие. Вкладывая его в кобуру, она сдержанно сказала:

– Простите меня, Григорий Николаевич. Я вспылила… Да и стол мы с вами, кажется, всё-таки добили.

Рябченко невесело усмехнулся, снова отошёл к окну и долго молчал, оперевшись обеими руками о подоконник. Коржанская пристально смотрела ему в спину. Словно чувствуя этот взгляд, комполка негромко сказал, не оборачиваясь:

– Мне доложили, что банда Цыгана опять объявилась. Того самого, которого вы гоняли по Херсонщине. Зря мы надеялись, что его застрелили тогда…

– Да, я тоже об этом слышала, – сквозь зубы, с досадой процедила Ванда. – Мы его тогда всё же здорово потрепали, положили почти всю банду, а он, сукин сын, опять ушёл! – Она принялась широкими шагами мерить комнату. – Действительно, товарищ комполка, пора уже с ним кончать!

– Кстати, Ванда, у вас нет сведений, в самом ли деле он цыган или это просто кличка?

– Не знаю, – задумчиво сказала Коржанская. – Говорят разное. Наверняка даже люди из его банды не знают, по крайней мере те, кого мы допрашивали. По физиономии, кажется, чистокровный цыган… Но может оказаться и евреем, и бессарабцем… Как только получу подкрепление из уезда, подумаем, как с ним лучше покончить… если, конечно, он ещё не ушёл в Крым. И закончим на этом, пока мы всё в этой комнате не переломали. Но имейте в виду, вы меня ни в чём не убедили.