Мозг во сне. Что происходит с мозгом, пока мы спим - Андреа Рок

Левое полушарие управляет речевыми умениями у 95 процентов праворуких людей и у 70 процентов левшей.

Газзанига утверждает, что в левом полушарии и находится нейронная система, которую он назвал «интерпретатором»: эта система постоянно ищет и находит объяснения всем внутренним и внешним ощущениям, представлениям и опыту. Его исследования наглядно иллюстрируют работу этого волшебника. Поскольку у тех, кто подвергся операции по разделению полушарий, правая и левая стороны не общаются между собой, у ученых есть возможность посмотреть, как каждое полушарие отдельно обрабатывает информацию, на которой оно специализируется. Когда у аналитического левого полушария не находится правильного ответа, оно просто сочиняет что-то на основании уже имеющейся у него информации, и это похоже на то, как спящий мозг, руководствуясь своей собственной логикой, собирает в единое повествование имеющиеся в его распоряжении кусочки и отрывки.

В одном из экспериментов пациенту, перенесшему операцию по разделению полушарий, показали две картинки, при этом его поле зрения было ограничено таким образом, что левое полушарие воспринимало лишь изображение цыплячьей лапки, а правое полушарие — только изображение заснеженного пейзажа. При этом рукой, которая управлялась левым полушарием, пациент выбрал соответствующую лапке картинку с цыпленком, а другой — изображение лопаты для разгребания снега. Когда его попросили объяснить свой выбор, ответ, полученный от левого полушария, гласил, что когда он увидел лапку, то, естественно, выбрал соответствующее ей изображение цыпленка, а лопату выбрал потому, что надо же чем-то чистить сарай, где содержатся куры.

Он не мог назвать настоящую причину выбора лопаты, потому что левое полушарие не подозревало о существовании картинки с заснеженным пейзажем, но интерпретатор, в нем расположенный, все-таки предложил удобное объяснение — при этом объяснение звучало не как догадка, а как уверенное утверждение факта.

В другом эксперименте Газзанига попросил пациента встать и отправиться на прогулку, но это требование поступило только в правую половину мозга. Когда пациента спросили, почему он отодвинул стул и собрался выйти из комнаты, он, не колеблясь, ответил: «Мне просто захотелось сходить попить». Левое полушарие опять же не имело понятия, почему пациент собирается выйти из комнаты, однако тут же соорудило подходящее объяснение. «Левое полушарие, которое спрашивает, какое отношение А имеет к Б, — причем в процессе решения проблем делает это постоянно, — также снабжает нас личным толкованием того, почему мы что-то чувствуем и почему поступаем в соответствии с нашими ощущениями, — поясняет Газзанига в своей книге “Прошлое разума” (The Mind’s Past). — Интерпретатор неустанно создает текущий отчет о наших действиях, эмоциях, мыслях и мечтах. Это связующий элемент нашей личной истории и создатель нашего представления о себе как едином мыслящем субъекте».

Но это, конечно же, не означает, что все эти выдуманные мозгом истории стопроцентно надежны. Газзанига указывает на то, что интерпретатор влияет на другие ментальные способности, такие как способность точно вспоминать прошедшее. Когда пациенту с разделенными полушариями показали серию картинок, на которых были изображены простые действия, например приготовление печенья, а потом показали еще несколько серий иллюстраций и попросили выбрать среди них те, которые он видел первыми, оба полушария в точности отобрали прежде виденные картинки и отвергли другие. Но когда пациенту показали картинки, среди которых не было изображений из первой группы, только правое полушарие правильно отбросило прежде не встречавшиеся изображения. Левое же полушарие отобрало некоторые картинки, ошибочно полагая, что они укладываются в модель, созданную повествованием о приготовлении печенья. «И когда вы понимаете, что мозг так легко обмануть, вы вообще уже не хотите ему верить. Он вечно и во всем ищет смысл и ради этого фабрикует истории покруче, чем сновидения», — говорит Джон Антробус. А Газзанига уверен, что сидящий в нашем мозгу враль вольно обращается не только с тем, что касается эмоций: «Мозг автоматически раскладывает по папочкам весь наш опыт, как положительный, так и отрицательный, и, когда нам приходится принимать какое-то новое решение, эмоциональный мозг помогает избрать когнитивную стратегию, при этом мы поразительно долго не можем сообразить, почему мы поступили так, а не эдак».

Газзанига уверен, что такая система интерпретации присуща только людям и возникла она как инструмент выживания. Все животные, например, могут научиться избегать вредной для них пищи, но только люди способны задать вопрос, почему именно от этого растения им становится плохо и какую выработать стратегию, чтобы такое не повторялось. Эта способность к нахождению причинно-следственных связей, основанная на деятельности левого полушария, лежит в основе того, из чего интерпретатор сплетает дневные повествования, она же сооружает и ночные сказки — наши сновидения. Как выражается Газзанига, «устройство, которое появилось, чтобы мы могли совладать с превратностями существования, сделало нас психологически интересными для самих себя».

И хотя Газзанига работал со своими подопечными в период бодрствования, полученные им результаты проливали свет и на процесс сновидений, что отмечали многие ученые, в первую очередь исследователь детских сновидений Дэвид Фолкс. «Все, что Газзанига говорит о системе интерпретации, относится и к сновидениям, — считает Фолкс. — Причем в сновидениях результаты трудов интерпретатора еще более впечатляющие, потому что во время сна мозг находится в активном состоянии, но сырье, которое ему приходится перерабатывать, отличается коренным образом. Вы забываете о себе, вы забываете об окружающем мире, вы более не управляете своими мыслями. Мозгу приходится здорово потрудиться, чтобы найти смысл в этих производственных условиях, но он справляется и делает то, что делает всегда, — сплетает повествование». По сути, спящий мозг делает поспешные выводы, основанные на неполных показаниях. Таким же образом он поступает и в период бодрствования, но во сне ему приходится иметь дело с еще более запутанными данными. И если содержание некоторых сновидений может частично отражать информацию, соотносящуюся с вопросами, что в данный момент волнуют нас наяву, и такие сновидения напоминают процесс мышления, то другие моменты тех же сновидений могут представлять собою метафорическое выражение этих вопросов.

Третьи же — байки, сочиненные сидящим в левом полушарии выдумщиком, которые заполняют пустоты и придают повествованию видимость целостности.

Но целостность эта имеет причудливый характер, поскольку спящий мозг хоть и пользуется теми же когнитивными возможностями, что и наяву, но действует по другим правилам. Чаще всего не соответствует реальному миру художественное оформление спектакля. Последовательность сцен может быть хаотичной, декорации могут представлять собою странную мешанину: вы находитесь в доме, который вроде как и ваш, но расположен на берегу океана, а не в городе, и какие-то из комнат могут вдруг оказаться музейными залами или гостиничными номерами. Эрнест Хартманн из Университета Тафта обнаружил, что в 60 процентах его снов, когда речь шла о доме, это был и его собственный дом, и некое помещение, вроде лекционного зала или университетских коридоров. Хартманн и другие нейрофизиологи предполагают, что этот феномен путаницы и слияния объясняется тем, что под влиянием физиологических изменений во сне меняются и оперативные правила мозга.