Дневник нарколога - Александр Крыласов

— А на фига он умер? — возмутился Сергей Сергеевич. — Лучше бы судился. Метод разрешен Минздравом, все честь по чести. Найденчик у канала большие деньги мог бы отсудить. Легко.

— Каким образом? — не въехал Женька.

— Ты запись внимательнее просмотри, — разгорячился Егоров, — они утверждали, что метод является ненаучным, а он абсолютно легитимен. Если сам Минздрав разрешил, куда уж дальше.

— Теперь-то что. Вот оно — телевидение. Умер Найденыш, сердце не выдержало, — вздохнул Шуршиков.

— То-то и оно, что поздно. Все он хотел в ящик попасть. Вот и попал, точнее сказать — сыграл, — Сергей Сергеевич посмотрел в окно, — ну и погодка.

За окном заканчивался март, и снег падал к ногам прохожих подобно подбитым мечтам и рухнувшим надеждам, а снежинки напоминали замерзшие мыльные пузыри, обильно выдуваемые ветром.

Пашка Кулигин, сколько себя помнил, всегда что-нибудь да изобретал. Еще в пионерском лагере ему дали кличку Кулибин, и она приклеилась к Павлу на всю жизнь. Он сам порой путал свою фамилию и прозвище. Пашке уже стукнуло тридцать пять, он был разведен, нищ и зашуган. А как, по-вашему, должен себя ощущать изобретатель в России? Кулигина не просто отовсюду гнали, это было бы полбеды. Его разработок просто никто не читал, даже не открывали. Всем было некогда. «Чем же вы занимаетесь, сволочи, — кричал Кулигин в ночную тьму после очередного глотка водки, — если у вас даже десяти минут нет, чтобы мои работы просмотреть?! Что ж вы такое важное ваяете?!» Случайный собутыльник успокаивал как мог разошедшегося Пашаню и ждал продолжения банкета. Новый знакомый пытался делать вид, что ему чрезвычайно интересны идеи Кулигина касательно ремонта дорог или возведения эргономичных теплиц на дачных участках, но ровно до той секунды, пока в бутылке плескалась «огненная вода». Как только она иссякала, милый прежде собеседник в лучшем случае просто вставал и уходил, а в худшем еще и наезжал на Кулигина, мол, это из-за вас, ученых, озоновая дыра разрастается, а надои падают. Пашка прекратил заниматься благотворительностью и взялся квасить в одинаре, но судьба уже ковыляла ему навстречу.

Женя Ферапонтов имел такое же отношение к Германии, как липецкая редька к странам Карибского бассейна. Просто на излете восьмидесятых он женился на поволжской немке Анне Копф, поделился с ней своей фамилией и принялся обустраивать социалистический быт. В начале девяностых быт сменился на капиталистический, и на этот раз уже Анхен одолжила мужу свою фамилию и предложила поискать заблудившееся счастье на немецкой земле. Свежеиспеченный Копф почесал репу и быстро согласился. Жизнь в Германии была сытой и налаженной, но работать там приходилось тяжело и удивительно много. Женя быстро плюнул на это дело, получил пособие по безработице и время от времени мотался в Москву — получать деньги за две сдаваемые квартиры. Один раз, копошась в Интернете, он набрел на сайт Кулигина и обалдел — таких простых решений запутанных задач ему еще не приходилось встречать. Копф позвонил Кулигину, и они быстро нашли общий язык, оказалось, что они учились в одном автодорожном институте, просто в разные годы и даже имеют общих знакомых. Женька, приехав в Москву за квартирной данью, разыскал Кулигина, и они пошли попить пивка в парк к героям Плевны. Копф настоятельно советовал Пашке сменить страну проживания, пока тот окончательно не спился.

— Я не могу жить без Родины, — нудел Кулигин.

— А кто тебя заставляет без нее жить? Я тоже без нее не могу, поэтому грамотно дозирую. Приехал, деньги за хаты слупил, с друзьями нажрался, московским смогом подышал и назад к фрицам.

— Но ты хоть скучаешь по России?

— Зачем? — искренне удивился Женька. — Билет взял да приехал. Все упирается только в деньги, а так у меня два паспорта: русский и немецкий, каким хочу, таким и пользуюсь.

— Нет, я так не могу.

— Напра-а-асно.

— Родина у человека должна быть одна.

— Абсолютно с тобой согласен. Я уже двенадцать лет в неметчине живу, а все равно там чужой. Ну, за Родину.

— Не хочу онемечиваться, — занудствовал Кулигин, — хочу сохранить загадочную русскую душу.

— Ты думаешь, я там онемечился? Черта с два. Это они обрусели. А знаешь ли ты, что качество немецких автобанов резко снизилось? Спроси меня, почему? Ну, спроси?

— Почему? — послушно поинтересовался Кулигин.

— Потому что дорожными рабочими там вкалывают русские и украинцы. А у них одна забота — какую-нибудь халтуру найти. Тянут они дорогу где-нибудь в Баварии, рядом с хозяйством местного бауэра. Крестьянина по-немецки. Заходят к нему на огонек и предлагают: хочешь, мы тебе асфальтовую дорожку вокруг дома забабахаем? Кто же не хочет? Они ему: семь тысяч евро нам на карман, и к утру будешь как канцлер со своей фрау по асфальту разгуливать. По рукам, по ладоням, и в результате у крестьянина «прошпект» рядом с домом, а у автобана проблемы, потому что часть асфальта ушла налево, и его пришлось заменить глиной и коровьим навозом.

Ребята помолчали, прихлебывая вспотевшее пиво.

— Так что я теперь Женя Головастый, — внезапно оживился экс-Ферапонтов. — Копф по-немецки — голова.

— Лучше Женя Башковитый, — предложил свой вариант Кулигин, — или Женя Мозговой.

— В общем, Копф — всему голова, — подвел итог великолепный Жека, — а имя у меня, знаешь какое?

— Какое?

— Ойген. Это Евгений по-древненемецки. Как у нас, допустим, Ферапонт.

— Ну, Ферапонт, ну, Головастик, — прыснул Кулигин, — как тебя только трудовой немецкий народ терпит?

— По сравнению с турками я просто ангел, — заверил Женек, — а потом мои трое детей — лучший вклад в немецкую экономику. Они ведь уже настоящие немцы, не то, что я.

— Каждый должен приносить пользу тому Отечеству, где он родился, — напыщенно высказался порядком задутый Пашка.

— Ты думаешь, здесь кому-то нужны твои мозги? Ошибаешься. Если ты придешь к какому-нибудь российскому инвестору и предложишь ему новейший способ выращивания райских яблочек, он пошлет тебя подальше. Ему это не нужно. Больно хлопотно поливать, удобрять и ждать полгода урожая. А знаешь, что ему от тебя требуется?

— Что?

— Креативность по-русски. Если ты, допустим, придешь к инвестору с раздвижной лестницей и скажешь, что у тебя на примете есть замечательный яблочный сад и с помощью твоей лестницы можно быстро обобрать чужой урожай. Вложений ноль, отдача — пятьсот процентов. Вот такие предложения встретят горячий отклик и понимание.

— Хочешь стихи послушать? — зашмыгал носом Кулигин. — С тоски, понимаешь, даже стихи начал писать.

— Давай.

Я отбился от всех. Я на самом краю.

Серп Луны уподоблен веночку.

Никогда не умел я топтаться в строю,

Но не чаял пропасть в одиночку.