Самое красное яблоко - Джезебел Морган

Но если бы так и было, матушка не отослала бы меня прочь.

Но если бы так и было, я помнила бы год, который блуждала по тропам дивных соседей.

И чем дольше кипело варево сомнений, тем сильнее хотелось отмахнуться от больно жалящих мыслей и жить как жила, верить во что верила. Но не выходило. Случайно брошенная Рэндаллом фраза не давала покоя. Он и думать не думал, что именно она может перевесить чашу весов на его сторону.

«Лишь под властью истинного потомка Аргейлов Альбрия будет процветать», – сказал он. О да, его-то происхождение сомнений не вызывало! Как не вызывало сомнений и то, чьими стараниями расползлись по стране скользкими гадами слухи и сплетни о Гвинлледе.

Но кому, как не мне, знать, что в слухах эти правды оказалось больше, чем истекающей ядом лжи?

То ли подменыш, то ли чудовище, порожденное чарами тех, с кем Элеанор в отчаянии заключила договор, разве может он быть хорошим королем людям? Даже если сам того искренне хочет.

Я спускалась за ним, не отводя взгляда от его затылка, от мягких черных, как сама ночь, волос, и гадала, когда же, когда его истинная сущность возьмет верх над человеческой. Лишь в двух вещах я не сомневалась в эти муторные длинные дни: в том, что рано ли, поздно ли, но это произойдет, и в том, что горше, чем матушку, я буду оплакивать Гвинлледа.

Множество придворных стеклись к тронному залу, ведóмых любопытством, предвкушением и страхом. Каждый хотел взглянуть на захватчиков, из первых уст услышать их требования, не упустить момента, когда пошатнется трон, – чтобы первым им поклониться. Но лорд Родерик нахмурился, едва их заметив, и, подчиняясь взмаху его руки, стражи выдворили всех прочь, оцепив зал. Сразу стало пусто и гулко под высоким сводом, и, поймав взгляд Гвинлледа, полный далекого темного пламени, я содрогнулась, пораженная юркой, острой, как наконечник стрелы, догадкой: была ли у Гвинлледа человечья сущность, детская и искренняя? Или я всегда принимала за нее искусную маску?

По знаку генерала распахнулись двери, и вошли сандеранцы, и впереди них, жуткий в своем спокойствии, шел Рэндалл, слишком яркий, слишком живой среди темных и тихих стен в ослепительно-красном камзоле, богато расшитом золотой нитью. По правую руку, в синем мундире Сандерана, шел Ингимар, мало изменившийся с последней нашей встречи. В строгом военном костюме со множеством знаков отличия выглядел он куда уместнее, чем в скромной куртке помощника инженеров. Что ж, уже тогда было ясно, что он не так прост, как хочет казаться.

По левую же руку от Рэндалла шла Элизабет, гладкие волосы ее были зачесаны назад, открывая гордое, спокойное лицо и ясный оценивающий взгляд. Стоило столкнуться с ним, и пропали последние надежды на то, что она здесь не по своей воле. О, не удивлюсь, если она сама предложила свои услуги сандеранцам! Ведь амбиции ее всегда простирались дальше границ сада.

– Ожидал я по возвращении увидеть на троне моего отца узурпатора, а увидел ребенка. – Вежливая улыбка едва тронула губы Рэндалла. – Здравствуй, племянник. Не желаю тебе долгих лет и благополучного правления, ведь я пришел за тем, что мне принадлежит.

Страх Гвинлледа я ощутила как свой, словно это мое сердце сбилось с удара, словно на мою шею легли ледяные пальцы, словно мой лоб усеял мелкий бисер испарины. Он помнил, помнил, как Рэндалл пытался убить его, как целил в сердце железной спицей – единственным, что, по древним поверьям, могло убить тварь из холмов.

– Если пришел за своим, – хрипло усмехнулся генерал, – то зачем же привел за собой сандеранцев? Или уже разделил меж ними земли наших лордов?

– То, что я им пообещал, никоим образом не затронет владения аристократов. Разве враг я народу моему?

Звучный голос Рэндалла разносился по залу и взвивался к сводчатому потолку, и руку даю на отсечение, нашлись среди слуг те, кто жадно нас подслушивал.

– Мои старые друзья, – с улыбкой Рэндалл кивнул в сторону Ингимара, – всего лишь милостиво согласились придать веса моим притязанием. Все же десять лет нога моя не ступала на земли Альбрии, немудрено, что меня могли счесть мертвым. А с правами мертвых можно не считаться, не так ли, королева?

Я встретила его взгляд и выдержала, и не отвела глаз. На грани слышимости скрежетала сталь, вгрызаясь друг в друга, на грани видимости сыпали искры, холодные и колючие, способные не обжечь, но оцарапать до крови.

– Как и прежде, в Альбрии уважают мертвых, если погибли они благой смертью, не нарушив законов ни перед людьми, ни перед богами. – Голос не изменил мне и не дрогнул, хоть сама я едва находила в себе силы не опускать взгляда.

Мало было тех, кто знал, чем же Рэндалл вызвал гнев отца. Много ходило слухов, но все больше о предательстве и попытке захватить власть. Я даже не была уверена, что лорд Родерик знает, что Рэндалл пытался убить Гвинлледа. Нет злодеяния страшнее, чем детоубийство, и если бы истина о нем разошлась широко по стране, передавалась из уст в уста, от слуге к лорду, от селянина – воину, то ни одна армия не смогла бы подчинить Альбрию изгнанному королевичу. Народ не признал бы его – и погиб под залпами орудий сандеранцев.

Ингимар надежной стеной стоял за спиной Рэндалла, улыбался на его слова, и взгляд его был спокоен и благодушен, хоть он и знал, чьей кровью тот едва не замарал руки.

И потому я промолчала. Меньше всего я хотела войны и разрушений.

– Чьи бы права мы не чтили… – Гвинллед вздернул подбородок, выпрямился, чтоб казаться выше, но даже сидя на троне, он едва доставал мне до плеча. – Но у тебя нет здесь прав… дядюшка! Разве не ты бежал в Сандеран, поджав хвост, спасаясь от неминуемой казни?

Страх и ненависть звенели в детском голосе, и Рэндалл тоже заметил их. Грозовая пелена затянула его взгляд, и тень легла на лицо, превращая улыбку в гримасу:

– Что ж, тогда скажу прямо. Один корабль Сандерана способен разрушить Каэдмор до основания, я же привел четыре. И в каждый из портов Альбрии уже входят другие корабли, готовые сровнять их с землей. Вам нечего нам противопоставить – ни на море, ни на суше. Адмирал, – Рэндалл обернулся к Ингимару, – не продемонстрируют ли ваши солдаты мощь ружей?

Светлые глаза сандеранца вспыхнули от предвкушения.

– Это честь для них, – блеснул он зубами в широкой