Мой талисман - Татьяна Романова

Молодой человек в ужасе проснулся. Холодный пот покрывал все его тело, он тяжело дышал, а сердце билось как заведенное. От страха он даже не сразу решился заговорить – таким ярким было видение, что вместо слов из его горла вылетает мерзкий смех. Наконец, он кашлянул, потом попробовал произнести свое имя. Слава Богу, он смог его выговорить. Весь этот ужас оказался обычным кошмаром.

«Это случайность, – подумал он, – наверное, я просто переволновался перед вчерашним разговором».

Успокоившись, он занялся обычными делами, но ночной кошмар не шел у него из головы. Даже вечером в доме Черкасских, где он замечательно провел время с невестой, князь по-прежнему не мог забыть страшную женщину со змеями, выползающими из ее пальцев.

Кошмар вернулся ночью. Опять мерзкая камер-фрейлина шла навстречу его невесте и, протянув руки, выпускала на нее множество змей, а он, скованный невидимыми огненными путами, ничего не мог сделать, а все так же мерзко хихикал. Вскочив, Сергей поднялся с постели и уже больше не смог лечь в нее. Сон стал ужасом, как это бывает у совсем маленьких детей, но он – взрослый, сильный мужчина – так же не мог победить свой страх, как малыш, только что начавший ходить.

Князю показалось, что он сходит с ума. Теперь Сикорская ему мерещилась даже днем, она звала его к себе, улыбаясь, от чего ее грубое лицо с носом-картошкой и выступающими скулами делалось еще шире. Противно было даже смотреть на эту женщину, но она никуда не уходила из мыслей князя, казалось, что камер-фрейлина окончательно поселилась в его голове.

Сергею принесло облегчение то, что он, казалось, догадался, почему это наваждение обрушилось на его голову. Следовало извиниться за обидные слова и получить прощение, может быть, преподнести подарок. Он вчера выиграл кучу денег, но, мучимый своими кошмарами, так и не купил Холи подарка. Нужно взять выигранные деньги и купить подарок Сикорской. Сергей выпил еще бокал бренди, достал из бюро свой вчерашний выигрыш, сложил золото в объемный кошель, который с трудом поместился в карман шинели, и поехал в Зимний дворец.

Сказав лакею, что у него личное дело к камер-фрейлине Сикорской, князь остался ждать в сводчатой галерее у подножия парадной лестницы. Он почувствовал приближение этой женщины, как только та ступила на верхнюю площадку лестницы этажом выше. Опять показалось, что его воля связана, что он должен видеть Сикорскую, говорить с этой совершенно посторонней женщиной, хотя у них не было ничего общего.

Но вот фрейлина спустилась по лестнице и подошла к нему. Она была именно такая, как в его сне, она улыбалась похотливой улыбкой, от чего ее скуластое лицо стало широким, как блин. Не в силах отвести глаза, но и не решаясь смотреть в это страшное лицо, Курский молчал. Камер-фрейлина, как будто так и должно быть, властно положила руку на сгиб его локтя и потянула молодого человека за собой по лестнице. Они шли молча, Сергей даже не отдавал себе отчета, куда они идут, пока женщина не толкнула дверь и не втянула его за собой в маленькую комнату, где кроме кровати, столика и двух платяных шкафов ничего не было. Князя как магнитом тянуло к этой кровати, он даже сделал шаг по направлению к ней, но резкий голос Сикорской разрушил наваждение.

– Вы должны извиниться и загладить свою вину, – сказала камер-фрейлина.

– Да, конечно, – согласился Сергей и послушно вытащил из кармана шинели кошелек, – прошу вас, извините меня и примите это в знак примирения.

– Хорошо, вы прощены, – объявила Сикорская, взвесив на ладони тяжелый мешочек.

Она вся сияла довольством, и это выражение неприкрытого торжества, написанное на ее некрасивом лице, было так отвратительно, что князь протрезвел.

«Господи, – взмолился он, – спаси меня от этого наваждения».

На мгновение он почувствовал свободу, и этого хватило, чтобы, пробормотав на ходу, что считает недоразумение исчерпанным, князь смог выйти из комнаты. В коридоре он почувствовал себя свободнее и почти побежал к лестнице. Немного поплутав в служебных помещениях дворца, он нашел спуск в полуподвал, а потом и выход на улицу. Выскочив на набережную Невы, Сергей пошел в сторону дома Черкасских. Холодный, почти зимний ветер остудил его разгоряченное лицо и протрезвил сознание. Он сходил с ума! От этого ужасного открытия некуда было деться. Черное отчаяние накрыло Сергея с головой, и тогда, как свет среди мглы холодного вечера, всплыло в памяти лицо его любимой.

«Холи, спаси меня, – попросил он, – выведи меня на свет».

Что-то было не так – Ольга чувствовала это всем сердцем. Этот месяц, который должен был стать очень счастливым, заканчивался, оставляя тяжелое чувство. К ней то и дело возвращалась черная тоска, как было два года назад, когда Сергей покинул ее. Но сейчас он был рядом, каждый день молодой человек являлся по вечерам в дом Черкасских и не отходил от невесты, пока не наставало время уезжать. Он сидел рядом за столом, переворачивал ей ноты, стоя у рояля, опирался на спинку ее кресла в гостиной, и все время старался коснуться руки Ольги, провести по ее плечам, подавая шаль, тронуть пальцы, забирая чашку чая. Жених не отводил от нее взгляда, и в его голубых глазах полыхал огонь, но было во всем поведении Сергея что-то болезненное. Ольга чувствовала в нем какой-то надлом, он льнул к ней, как ребенок, спешащий за утешением и защитой к матери, что было совершенно не похоже на того сильного и уверенного в себе человека, которого она знала раньше.

Сергей любил ее – это Ольга понимала даже без слов, но ощущение беды не покидало ее. Когда жениха рядом не было, на княжну начинали накатывать тяжелые волны отчаяния, как будто он ушел и больше не вернется.

– Господи, помоги нам! Что с нами случилось?.. – часто молилась в тишине бессонных ночей Ольга. – Подай знак, откуда взялась эта тревога, ведь у нас все должно быть хорошо?..

От вечного беспокойства и недосыпания она похудела, ее кожа стала полупрозрачной, а глаза казались огромными на маленьком лице.

– Что с тобой, дорогая? – волновалась Катя. – Ты совсем исхудала, нельзя же так беспокоиться. Ты к свадьбе совсем истаешь. Что я скажу тетушке и твоим сестрам? Что не уследила за любимицей семьи?

Сейчас, когда Элен вместе с семьей уехала на год во Францию, а тетушка жила в Москве у Лизы, которой скоро было рожать, Катя действительно была единственной женщиной семьи, которая опекала Ольгу. Но княжна была этому рада. Пока она не разобралась в своих чувствах и в том, что же с ними происходит, лишние глаза, пусть даже очень любящие и преданные, были ей в тягость. Как ни странно, служба во дворце приносила облегчение, она много ездила с государыней по приютам, больницам, часто бывала в основанных Елизаветой Алексеевной домах трудолюбия и, помогая сиротам и вдовам, потерявшим мужей на прошедшей войне, Ольга отвлекалась и успокаивалась.

В Санкт-Петербург приехали Луиза и Генриетта де Гримон. На «Афродите» весь трюм был заставлен коробками с платьями. Луиза очень рассчитывала на новую столицу Европы, как называли теперь Санкт-Петербург. На следующее утро, спустившись в гостиную, Ольга услышала разговор невестки с ее подругой: