Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв. - Марина Черкасова

Масштаб организации заупокойного культа в обеих духовных – архиерейского приказного человека и богатейшего купца – весьма впечатляет. Весь состав чёрного и белого духовенства названных в Фетиевской духовной учреждений щедро одаривался (примерно 3552 руб., у В. Г. Данилова-Домнина, как сказано выше, – 350 руб.). В завещании перечислены синодики – в соборных храмах городов поповский и дьяконский, в монастырских – литийный и подстенный, монахам, попам и причту обещаны большие запасы свеч и ладана, «камки астрадамской», атласа и бархата, целые вёдра и «осьмушные скляницы» церковного вина. Предусматривались и другие дарения по монастырям – лошадями и даже «гнездами лебедей». Не были забыты завещателем тюремные сидельцы и нищие, которым одних только калачей предписывалось раздать для поминовения Фетиева на сумму 100 руб. (у Данилова-Домнина та же «статья расходов» составляла 25 руб.). Если учесть, что калач в то время стоил всего копейку, можно представить баснословный охват милостыней всех голодающих и страждущих по случаю похорон богатейшего гостя и в течение последующей «четыредесятницы». В православном заупокойном культе всегда был очень важен сорокоуст, и эта черта религиозности русских людей в полной мере отразилась на завещаниях Данилова-Домнина и Фетиева. И как здесь не вспомнить наблюдение голштинского посла Адама Олеария о том, что «среди русских находятся люди, которые не только много средств жертвуют на церкви и монастыри, но кроме того щедрою рукою раздают милостыню бедным, хотя, с другой стороны, они не очень совестятся обмануть своего ближнего при покупке, продаже и других делах».

Особое место в завещании занимает подробная регламентация процедуры отпевания и погребения Фетиева вологодским владыкой, архимандритами и игуменами наиболее старинных и влиятельных вологодских монастырей (Спасо-Прилуцкого и Спасо-Каменного, но не только), духовенством ружных и посадских церквей с последующим поминовением в течение не только сорокоуста, но и целого года.

Выделяя во всём наследии Фетиева три основных компонента – наличный денежный капитал, городскую недвижимость и землевладение, видим, что распоряжения первым и вторым были полностью продиктованы религиозными мотивами посмертного устроения души. Владимирская церковь, в которой «вблизи гробов моих родственников» завещал похоронить себя Фетиев, стала наследницей второго из указанных компонентов (дворов, огородов, лавок, квасоварен и кожевенных изб, дворовых, лавочных, огородных, амбарных мест и пр.). В завещании определялось назначение городской недвижимости для церкви – отдавая данные объекты «в кортому» (в аренду), церковный староста за получаемые доходы ежегодно выплачивал ругу попу (10 руб.), дьякону (5 руб.), пономарю (2 руб.) и просвирнице (1 руб.). Кроме этого, Фетиев назначал владимирскому попу с причетниками в течение 10 лет после своей смерти 15 руб. в год, то есть их поминальные функции бесперебойно оплачивались на многие годы вперёд. В этой связи любопытно выглядит статус Владимирской церкви: будучи посадской, она как тяглая облагалась церковной данью в казну архиерея, имея в то же время явные черты ктиторского храма. После смерти Фетиева контроль над её хозяйственно-торговой деятельностью осуществляла посадская община данного прихода в лице старосты. Некоторое время им в конце 1690-х гг. был фетиевский приказчик Дмитрий Березин. Актуальность фетиевского завещания для Владимирской церкви не была утрачена и к концу XIX в. Сохранилась челобитная священников и прихожан этой церкви вологодскому епископу Палладию Раеву (не позднее 1873 г.), в которой они со ссылками на духовную обосновывали свои права на прописанные в ней для их храма объекты, отдаваемые в кортому (аренду).

Не знаем, состоялись ли похороны самого Фетиева в точном соответствии с предписаниями его духовной. Надо учитывать, что умер он по старому стилю 26 декабря 1683 г. в Холмогорах, поэтому потребовалось время (около трёх недель) для доставки тела на санях в Вологду. Здесь же момент похорон оказался омрачённым не приличествующими случаю обстоятельствами. Московский зять умершего, Л. Б. Протопопов попытался силой увезти тело тестя в столицу, а заодно и его вдову и все «пожитки», которые были весьма немалые. О порочащем поведении дьяка Л. Б. Протопопова в день похорон сообщалось в челобитной фетиевского приказчика Дмитрия Березина вологодскому архиерею Симону. Энергичное противодействие ряда священников и самого Березина попыткам зятя позволило все-таки погрести тело хозяина во Владимирской церкви «с честью» и в присутствии всего «освященного собора» 16 января 1684 г.

Самым дорогостоящим (2 тыс. руб.) дарением Фетиева в пользу Владимирской церкви стало строительство по его завещанию каменного тёплого двухшатрового храма, имеющего один престол в честь небесного патрона гостя архангела Гавриила, а второй – в честь основоположника русского монашеского общежития Феодосия Печерского. Вступая в явное соперничество с архиерейским домом, гость завещал построить к Гаврииловскому храму колокольню такого же образца, что и соборная. Для неё в 1685 г. тем же любекским мастером Альбертом Бенинком, который в 1687 г. изготовит владычный колокол, был отлит двухсотпудовый колокол «по души Фетиева в вечное поминовение». Выполнение подобных заказов бывало возможным при наличии тесных связей заказчиков с торговыми иноземцами, бравшими на себя посреднические функции. Для архиерейского дома такой заказ исполнил голландец Балтазар Фадэмпрехт («Балсырь Балсырев» русских источников). Не исключено, что он же это сделал и для Фетиева.

Таким образом, денежное и имущественное богатство Фетиева, обусловившее его быстрый взлёт, повышенную социальную мобильность на протяжении недолгой жизни, вскоре после смерти оказалось утилизованным, в чём несомненную роль сыграли религиозные установки сознания, собственное понимание сравнительной ценности накопленного неправедным по преимуществу путём богатства и вечности поминовения во имя искупления грехов и спасения души. Можно согласиться с Н. В. Козловой в том, что в российском менталитете богатство не было показателем добродетели ни в Средневековье, ни в Новое время. Взгляд на богатство был как на полученное от Бога в пользование. Следствием такого взгляда стало широкое развитие благотворительности в предпринимательских кругах и в XVII, и в последующие столетия. Причину же некоторые авторы видят в объективных трудностях России доиндустриальной эпохи для получения прибавочного продукта, длительности накопления капиталов в торгово-промышленной сфере.

В завершение очерка стоит сказать о непосредственных наследниках гостя. Судя по духовной, сыновей у Г. М. Фетиева на момент составления завещания не было, единственный раз упомянутый в 1665 г. сын Евдоким ни в каких позднейших известных нам документах не встречается. Большую часть имущества (огромное количество одежды, мехов, домашней утвари, села и деревни) наследовали дочь Акилина, её муж, московский дьяк Л. Б. Протопопов, и второй зять, Я. М. Манойлов. Трое детей Акилины и Протопопова осели, скорее всего, в Москве и с Вологдой не были связаны. В одном из последних известий Л. Б. Протопопов назван участником Азовского похода вместе с П. Гордоном в 1696 г.

Своеобразный итог жизни Фетиева и его ближайшего родственного окружения подводит запись в синодике Спасо-Прилуцкого монастыря («Род гостиной сотни Гавриила Фетиева»). Первые три имени в ней могут быть атрибутированы только предположительно: это монах Никифор, схимник Маркелл, монахиня Зиновия. Первый, возможно, дед гостя (приобретённые им дворовые и огородные места в Ехаловых Кузнецах упомянуты в одном крепостном акте 1626 г. и в завещании Фетиева). Два вторых – это, по мнению Н. И. Суворова, отец и мать гостя. Далее фигурирует «схимник Гавриил» (если имеется в виду сам Фетиев, то определение «схимник» заставляет предположить его предсмертное пострижение, но в таком случае имя его должно быть изменено (по аналогии Мартын – Маркелл), но ни в каких известных нам источниках об этом факте не сообщается. Далее внесено имя Ульяна, указывающее, несомненно, на жену Фетиева Ульяну Иовлевну, урождённую Голохвастову, дочь думного дворянина И. Д. Голохвастова. Внесение её имени (как и имени сестры Фетиева Евфимии) в спасо-прилуцкий синодик оговаривалось в завещании. Потом назван Евдоким – это, по нашему мнению, мог быть единственный сын Фетиева, умерший при жизни отца, либо один из его племянников, Евдоким Елизаров сын Белоусов. За ним читаем имя Стефан, которого можно отождествить с младшим братом Фетиева, упомянутым в переписной книге 1646 г. как Степан. К моменту составления завещания Степана уже не было в живых, как и другого младшего брата – Семёна (в синодике – «Симеона убиенного»). Из братьев, отмеченных переписью 1646 г. в одном дворе с отцом, оставался только Яков Гаврилов сын Фетиев, известный по приходо-расходным книгам архиерейского дома 1680-х гг. как кузнец. У Якова мужского потомства также не осталось, поскольку в завещании Фетиева фигурируют лишь его жена и дочь. Между именами Стефана и Симеона в синодике помещён схимник Иона, а в завещании Фетиева фигурировали какие-то два старца, Дионисий и Иона, на поминовение которых в Спасо-Прилуцкий монастырь предназначались 10 руб.