Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур

— Ворона увезли на Полюстровский пятьдесят четыре, как она говорит. Возможно, хорошенько отхуярили, но это уже судя по запуганным глазёнкам.

— Чем она может быть нам полезна?

— Да всем, блять, будет, — высказался молчавший до того Алексей. — Она права. Алис, сильно хочешь — дай ей хоть чем отбиваться, чтобы честно было. Я всё понимаю, но не заставляй в тебе разочаровываться, а? Не хочу.

— А у Ворона...

— Вокруг Ворона мир не вертится! — процедил Лёха, размашистым шагом пересёк комнату, подхватил всё ещё хнычущую Катю под локоть и мрачно взглянул на Касту. — Уяснила? Хватит с меня разбитых морд и трупов, надоело.

Прикосновение к локтю заставило Катю сначала вздрогнуть, а потом почти затихнуть, только продолжать всхлипывать. Она и не надеялась, что выйдет живой, и проклинала уже мысленно того старика, но удивительным образом ей повезло.

Алиса было хотела сказать, что по-другому сейчас не получится, но заткнулась. Вновь выяснять отношения при всех не хотелось, тем более — в комнате собрались действительно все, кроме Изабель и Герасима. Хакерша мониторила отчёты и выискивала среди них протокол об оформлении Ворона, а Гера сидел рядом и служил развлекательным аппаратом.

— Уяснила, я спрашиваю?

«Кажется, Лёха починился», — с неким облегчением подумала Каста, миролюбиво ему кивнула и пропустила мимо, хоть и наградила шлюху испепеляющим взглядом. Парень потащил Катю на кухню. Как минимум — разобраться, что там у неё с носом.

— Я не хотела, — тут же начала она оправдываться, когда они оказались наедине. — Я правда не хотела... чтобы его поймали. Я виновата, очень, я... было страшно, понимаете? И больно... никогда не было так больно...

Катя старалась не всхлипывать, но получалось плохо. Очень старалась быть убедительной, взрослой, уверенной, но выходило, что выходило.

— Заткнись. — Алексей нахмурился, разглядывая её переносицу, а потом обреченно выдохнул. — Сейчас опять будет больно.

Он даже не сомневался, что Алиса ей нос сломала, просто надеялся, что каким-то неведомым образом обошлось без смещения. Силы у Касты было всегда много, где не надо. 

Когда Лёха одним точным жестом вправил хрящ, Катя, конечно, от боли снова заорала. Но после послушно приложила предложенный лёд и гораздо быстрее успокоилась. Страха больше не было. 

— Извинения твои никому сейчас никуда не упёрлись, — куда мягче пояснил Лёха, опираясь о кухонный гарнитур. — Тут сейчас все злые и на взводе. Алису тоже понять можно, хоть она и перегнула... Прощать тебя или нет, решать не мне точно, ты не меня подвела. Вытащим Ворона, с ним будешь разбираться.

Его и самого до сих пор мелко потряхивало, но Лёха хорошо этот мандраж скрывал. Вступившись за Катерину, он даже не понимал, что делать дальше. Вроде отпускать её — так фиг знает, насколько этого чувства вины хватит, а держать — так негде. Во всяком случае, спальные места были все заняты. Пришлось вытаскивать ещё одну раскладушку из кладовой, чтобы друзья могли ночевать под одной крышей. В своём намерении лишний раз никого из поля зрения не выпускать Лёха готов был стоять до конца.

— Если у тебя... Как тебя зовут вообще? Если у тебя есть какие-то идеи, то вперёд и с песней. Хоть отработаешь.

— Катя, — представилась девушка. — У меня есть одна идея. Но я не знаю, как её воплотить... Эти менты наверняка имеют дело с какими-то девочками. А у меня сутенёрша всех знает, со всеми обо всём договориться может, она любит меня, — она залилась краской. Рассказывать о своей работе ей всегда было стыдно. — Я ей как дочь. Может, получится проследить за ними и так что-то узнать? Или обокрасть... Но что делать дальше — не представляю... Наверное, я действительно бесполезна.

— Час от часу не легче, — возвел Лёха взгляд к потолку. — С сутенёршами я ещё дел не имел...

И принялся соображать. Шлюхи всегда много знают, в этом даже не сомневался. У проституток, ступенька повыше, уже есть связи и ниточки, за которые можно дергать. Про эскортниц сейчас речи не шло — Катя не из них.

— Чтобы у них что-то узнать, нужно к ним для начала подобраться... А вот что именно нам вообще нужно, хотелось бы еще понимать. Местоположение, скорее всего, уже известно. А дальше? А дальше тупик... — Лёха раздраженно цыкнул. — Понимаешь, Катя, в чем сложность... Всё действительно должно выглядеть так, будто менты друг друга перестреляли. У нас есть свои обстоятельства, чтобы все, кто в хороших отношениях со сто восемнадцатым, окрысились на одних ребят. А нам тут светиться не надо, иначе это не кончится ничем хорошим — для тебя, раз ты здесь, в том числе.

Он умолк, продолжая цепь размышлений в голове. Механизм был запущен, но одно лишнее звено в ней имелось — Ворон. И козлом отпущения его сейчас могли сделать обе стороны. Если исчезнет и пернатый — у Лёхи точно поедет крышак. Слишком много дерьма за последнее время происходило, подозрительно много.

— У тебя есть конкретно твои знакомые на Полюстровском? Нам хотя бы узнать, что ему шьют.

Использовать её для вытаскивания Ворона из-за решетки не получится. Этим пусть занимается тот же самый Генадич, который обещал набрать днем, а вот информация не помешает. Лёха скрестил руки на груди, выжидающе на нее уставившись.

Катя мотнула головой и тяжело вздохнула.

— У меня — нет.

Парень выругался сквозь сжатые зубы.

Сила Имени — есть Сила великая. В этом Доктор убеждался не раз за свою жизнь, сталкиваясь с этим феноменом. Он и сам сменил несколько имен, прежде чем стал Доком, и понимал, что каждый раз — разный.

Он не воспринимал это как клички, нет-нет, все было куда глубже и проще одновременно. Как корабль назовешь — так он и поплывет. Поэтому «Миша» существовал только для матери, одногруппников, преподавателей и прочих составляющих его социума. Для остальных он был собой — Доктором.

С чего начиналась эзотерическая галиматья, как сейчас выражался Леха, сказать точно нельзя. Наверное, с самого детства.

—  До-о-о-охлик, — тянул противный, мальчишеский голос. —  Задо-о-охлик!

Рыжий мальчик скрипел зубами. Не самая лучшая школа в далеко не самом лучшем районе. Задний двор, кусты и деревья, высаженные пару десятков лет назад, и этот урод, который треплет нервы с первого класса.

Мальчик был и правда худым, слабым, ни на что не способным. Но упорно старался держать плечи расправленными, голову — выше и злобно сверкать серыми глазищами. А своими ли? Мальчик понятия не имел.

—  Я не задохлик! — вырвалось у него, а взгляд сам нашел камень. — Ясно тебе?!

Он не помнил, как это случилось. Вот поднимает камень, а вот осознает, что сидит верхом на этом уроде и замахивается в очередной раз. К тому моменту от лица у задиры ничего не осталось.

Потом — попытка сбежать, даже успешная, слёзы дома и тёплые объятия всегда понимающей матери. Она что-то напевала, шептала, гладила по всклокоченным волосам и говорила, что всё будет в порядке. Что это был не он, что это — нормально, просто, главное, никому не говорить. И мальчик верил. Потому начал называть свою ярость Зверем и иногда давать чувствам имена. Или это были не чувства? Мальчик тоже не знал. Но у них однозначно были лица и голоса, свои собственные амбиции, с которыми приходилось считаться. Он никогда не мнил себя особенным, никогда не считал себя больным. Просто был Зверь, были Чувства-Не-Чувства и странные мельтешащие видения в уголках глаз. Еще были сны, которые иногда сбывались. Как смерть деда — страшного человека, которого мальчик ужас как боялся, но всё же уважал. Как двойка по математике. Они просто были, жили бок о бок, и с ними тоже приходилось мириться.