Царское проклятие - Валерий Елманов

— А что ж за град такой? Ну вот коль детей нет, так они давно померли бы. Али там бабы не рожали? А как же тогда?..

Старец наивно полагал, что, дойдя до Нового Завета, ему станет легче, но ошибся. Вопросов не убавилось, а прибавилось.

— За что Исус[104] смоковницу проклял? Неправильно как-то.

— За бесплодие, — пояснил Артемий, обрадовавшись, что хоть один вопрос оказался относительно легким, но, как выяснилось, ликование оказалось преждевременным.

— Так тут же сказано, что не время было собирания смокв. Это ж все равно что яблоню зимой проклясть. Разве ж дело? Взял и безвинное дерево загубил. За что?

— То притча была, — попытался втолковать старец. — Притча о бесплодии.

— Так он бесплодие проклял? — догадался Иоанн.

— Ну да. Теперь-то понятно?

— Не-а. Вот у нас в Калиновке баба Нюта совсем старая. Ей уж нипочем не родить. Так что ж, выходит, ее каменьями забить надо, коль она бесплодная?

Дошли до смертных мук и распятия Христа, и снова объявились вопросы:

— А вот разбойника-то, коего вместе с Иисусом распяли. Разве же Христос прав, когда его в рай с собой пообещал взять?

— Но он раскаялся, — устало вздыхал Артемий.

— Да где ж?! — удивлялся Иоанн и тыкал ему под нос текст с Евангелием. — Вон, всего-то и сказал, что не по правде Христа распяли, да попросил помянуть его, когда тот придет в царствие свое небесное. Это что ж, он всю жизнь убивал да грабил, а за такую малость сразу в рай?! А ведь те, кто не христиане — они в аду горят?

— Да! — утвердительно произнес старец.

— А хорошо ли это? Выходит, его же жертвы невинные, ибо убиенные допрежь того, как Христос объявился, — в аду, а сам разбойник — в раю. Первый человек, кто после Христа в рай вошел, — тать шатучий[105].

А то брался выписывать что-то и после, изумленно подняв брови, всматривался, будто сам не верил написанному.

— Это что ж, выходит, в евангелии от Матфея и от Марка лжу рекут? — шепотом спрашивал он у Артемия.

— Почему лжу? — в свою очередь удивлялся тот.

— Я ж на прошлой неделе учил имена двенадцати апостолов, кои ты мне назвал и чьи лики на иконах в церквях.

— Так что?

— А нет в церквях никакого Левея, прозванного Фаддеем, как то Марк и Матфей сказывают.

— То есть как нет? — не верилось священнику.

— Так и нет. Там Иуда Иаковлев, яко у Луки прописано. И апостола Нафанаила, коего Иоанн в своем евангелии поминает, тоже нет. Это что же, все три обманывают?[106]

И вновь Артемий вслед за дотошным учеником лез в указанные места и с превеликим для себя ужасом обнаруживал, что дела обстоят именно так, как излагает этот назойливый юнец. И получалось, что указанный у Иоанна-богослова апостол Нафанаил в церкви и впрямь не упоминался среди двенадцати учеников. Ни он, ни загадочный Левей, прозванный Фаддеем, который присутствовал у Матфея и Марка.

Это была последняя капля в чаше терпения, после чего старец понял, что дело заходит слишком далеко. И вечером, жалея лишь о том, что не начал с этого гораздо раньше — ну кто ж знал, что такая надоеда попадется?! — Артемий, усадив юношу подле себя, растолковал ему, что мудрствовать и умничать гоже, но не при чтении святого писания, коему надлежит только верить. Это особенно важно, потому что если такие ненужные вопросы станет задавать великий князь, на поведение которого смотрит весь остальной народ, начиная с бояр и заканчивая холопами, то что же тогда будет?..

— На православной вере покоится единство всей Руси. Всколыхни ее, усомнись в ней — и все, пиши пропало!

— Я только узнать хотел, — виновато пробубнил смущенный отрок.

— Не надо ничего узнавать! — рубил перед собой воздух Артемий, настроенный раз и навсегда пресечь, ликвидировать, убрать.

— Так непонятно же, — упирался Иоанн.

— Не надо ничего понимать! Верь, и все тут! Прочее же от лукавого! Христос учил, что если мы будем иметь веру с горчичное зернышко и скажем горе перейти с места на место, она перейдет и ничего не будет невозможного для нас.

— А мудрость как же? — протестовал ученик.

— А что мудрость? — пожимал плечами отец Артемий. — И в святых книгах сказано, что мы никогда ничего не узнаем, поелику нам не постигнуть глубины сердца у человека и не понять слов мысли его, так как же мы можем испытать бога, сотворившего все это? Писано мудрым: «Тогда я увидел все дела божьи и нашел, что человек не может постигнуть дел, кои делаются под солнцем»[107].

— А как же Федор Иванович сказывал о премудрости, коя знает давнопрошедшее и угадывает будущее, знает тонкости слов и разрешение загадок, предузнает знамения и чудеса и последствия лет и времени. А как…

— А никак, — сердито отрезал старец, но, услышав предостерегающее покашливание Карпова, тут же поправился: — То им реклось про человеческую мудрость. Оно правильно. Ты — великий князь, тебе без нее никак не обойтись. Но ты же тщишься познать божию премудрость, а это не след. Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена. Стремление твое уже инако именуется, не поиском истины, но излишним умничанием. О том и в святых книгах сказано. — И процитировал: — Нечестивые же как умствовали, так и понесут наказание за то, что презрели праведного и отступили от господа[108]. А в книге Иова о премудрости сказано: «Не знает человек цены ее и она не обретается на земле живых. Не дается она за золото и не приобретается она за вес серебра»[109].

— А как же апостолы? — жалобно пискнул ученик.