Профессор, поправьте очки! - Дмитрий Стрешнев

– -Догадываюсь. Люди обычно больше боятся того, чем уже были когда-то напуганы. Если бы я, скажем, появился в перьях и каолиновой раскраске какого-нибудь людоедского племени, вы бы только позабавились. И, между прочим, зря. Бояться больше надо нового. В милой незнакомой упаковке. Вы так не считаете?-спросил он, переводя глаза с Севы на профессора и обратно.-Впрочем,- сказал он, поглядев на часы,-не кажется ли вам, что мы заболтались? Наверху всё-таки ночь.

– -Да, мы, пожалуй, пойдем,-заметил Сева.

– -Сожалею,-отозвался Викентий Сергеевич,-но пойти не удастся. Вам придется провести ночь в этих стенах.

Профессор согласно кивнул, но Сева возмутился:

– -Какое вы имеете право?

Викентий Сергеевич тут же откликнулся словами, живо напомнившими Чикильееву следователя Зашибца:

– -А какое вы имели право в туннель спускаться? Вы мне еще, кстати, не рассказали о цели вашего визита. Отдохните, подумайте, а завтра, как только расскажете, отпустим вас на все четыре стороны.

Он указал эти четыре стороны. Севе однако не понравилось, что главное для них с профессором направление – вверх – в этой географии отсутствовало.

– -Следуйте за мной,-сказал Викентий Сергеевич.

Его спина снова повела Чикильдеева и Потапова безликими коридорами, и скоро все трое оказались в узком помещении с двухэтажными кроватями, застланными чем-то серым и колючим на вид.

– -Спать будете здесь,-сказал Викентий Сергеевич.-Когда-то это были койки дежурных телеграфистов. Лучшего предложить пока не могу, -и добавил – хотелось бы, чтобы шутил: --Продовольственные карточки, ввиду малочисленности заключенных, выдавать не буду.

– -Да уж,-сказал Сева.-Карточек, бирок и личных номеров не надо.

– -Ну что же, отдыхайте,-сказал Викентий Сергеевич, не отреагировав на чикильдеевский сарказм. Туалет и рукомойник за углом. А я пойду рвану службу.

– -Что он сказал?-спросил профессор, когда галифе вышли, и дверь с глухим стуком захлопнулась.

– -Где же ваш разнузданный интеллект?-раздраженно отозвался Сева.-Не понимаете простых вещей! Он сказал, что пойдет доложить. Отчитаться.

– -О ком доложить? О нас?-испугался профессор.-Кому доложить?

– -Кому надо. Должно быть, своему музейному начальству.

Профессор однако юмора не почувствовал.

– -Послушайте! Нас не имеют права здесь держать!

– -Человек, имеющий в своем гардеробе даже в одну такую форму, что мы видели, на всё имеет право,-резонно возразил Сева.-А у него их целых две. Давайте спать.

Он показал на спартански примитивный циферблат над дверью.

– -Почти четыре часа. Наверху уже светает.

– -Наверху…-вздохнул профессор.

Лицо его покривилось, и он жалобно сказал:

– -Послушайте, неужели этот человек всё-таки прав?

– -Насчет чего?

– -Насчет этих… попугайчиков?

– -Какая вас ерунда беспокоит!-с досадой сказал Сева.-Чувство самосохранения у вас развито не больше, чем у муравья!

Профессор обиделся – сделал такое лицо, будто наелся кислых яблок.

– -Ну ладно,-сказал Сева, зевая.-Давайте спать, завтра надо быть в форме. Как минимум, в майорской,-пошутил он.

Когда они лежали под одеялами, и свет был потушен, Чикильдеев спросил, обеспокоенный долгим молчанием Потапова:

– -О чем вы думаете, профессор?

– -Думаю вот о чем,-сказал Аркадий Марксович из темноты.-Странно, но здесь я снова почувствовал свою значимость… (он зашевелился, захрустев койкой и собственным телом) В последний раз такое чувство у меня было очень давно… да… в пивной на Солдатской улице. Поллитра пива из автомата тогда стоило двадцать копеек. Если "Жигулевское". Если "Золотой колос" – то за те же двадцать копеек всего лишь 375 граммов. Отпиваешь – и бросаешь еще двугривенный, чтобы долить. Стоишь с полной кружкой и смотришь с превосходством на тех, кто бродит по залу в поисках пустого сосуда. Достаешь из кармана соленую сушку – и начинается беседа… о философии, о политике, о литературе… Прямо роща Акадэмия… (раздался печальный вздох) Правда, надо было приходить до семнадцати часов, пока не повалили философы из расположенной поблизости другой Акадэмии – бронетанковых войск…

– -Послушайте еще из Ван Вэя,-сказал профессор.

Светильник холоден. Сидим в жилище.

Сквозь осенний дождь слышим размеренный звон колокола.

– -Красиво,-одобрил Сева.-А теперь я скажу:

Две стрелки часов – две мертвые кильки,

Плавающие в тухлом соусе времени.

– -Неплохо,-сказал Потапов.-Но символический ряд слабоват.

– -Что вы имеете в виду?

– -Примитивные ассоциации.

– -Зато правда.

Они лежали одетые на шершавых одеялах в койках дежурных телеграфистов. Дохлые кильки на циферблате подбирались уже к цифре 12, и Чикильдеев с Потаповым чувствовали себя в каменном мешке неуютно. Утром они попытались выбраться из отпущенного им пространства, но уперлись в стальную дверь с железным штурвалом, повернуть который оказалось не в их силах.

Где-то в недрах спецобъекта раздался неясный звук, напоминающий протяжный вздох.

– -Сюда кажется идут,-предупредил Сева.-Смотрите, не ляпните лишнего.

– -Самое неприятное, к чему нас принуждает жизнь,-пробормотал профессор,-это вежливо обращаться с дураками и мерзавцами!

Скоро их уши различили легкие шаги. Потом дверь открылась, и острожно, как большой таракан, вошел Викентий Сергеевич. На сей раз он был в защитного цвета френче без опознавательных знаков и в мягких сапогах. Хотя голова его была лишена усов и седого ежика, и даже курительная трубка в руке отсутствовала, Потапов и Чикильдеев на несколько секунд словно бы замерзли.

Первым опомнился Сева.

– -Присаживайтесь, Викентий Сергеевич.

– -Спасыба, я постою,-отозвался тот с хорошо знакомым акцентом.-А вот вас мы посадим.

– -Да уж посадили,-с вызовом сказал профессор.

Викентий Сергеевич посмотрел на него с ироничным прищуром и прошелся взад-вперед меланхолическими шагами.

– -Вы, помнится, вчера тоже были недовольны, товарищ Питухаев?

Под пристальным взглядом холодноватых глаз профессор поежился, но все так же ерепенисто сказал:

– -А вы злопамятны!

– -Я не злопамятен, но всё помню.

– -Какое всё-таки счастье, что те времена прошли!-воскликнул лже-Питухаев.

– -Нэ биспакойтесь,-снова перешел на акцент Викентий Сергеевич, то ли специально, чтобы подразнить собеседника, то ли не в силах выйти из роли,-Всегда можьно набрать тысич питьдесят хароших людей, готовых стоять на вишках лагерей.