Отдай мое сердце - Макс Фрай

– Ничего так вступительный взнос, – вздохнул я. – На таких условиях я бы, наверное, не рискнул… Или рискнул бы? На самом деле, конечно, смотря в какой момент.

– Не сомневаюсь, момент Мастер Гэйшери всегда выбирал верно. Впрочем, это тоже только гипотеза. Я начала эпохи Старших Древних своими глазами не видел. Застал их уже очень опытными – язык не поворачивается сказать «взрослыми» людьми. Зато про их магию знаю довольно много. И не только как теоретик, хотя до настоящей практики в этой области мне еще далеко. Ты говорил – кем надо быть, чтобы испортить Благословение Гэйшери? Так вот, поверь, кем угодно. Личное могущество тут вообще не при чем.

– А почему такое возможно? Где слабое место?

– Как водится, там же, где наиболее сильное. Магия древних пластична и подвижна, как сама жизнь. И в гораздо большей степени, чем мы привыкли зависит от личности самого мага. Я имею в виду, что современный маг может сколь угодно искренне не одобрять убийства, но если он все-таки применит соответствующее заклинание, его противник будет убит. А с магией древних этот номер не прошел бы. Если не хочешь убивать, то хоть в лепешку расшибись, все равно никого не убьешь. Зато в твоих руках смертельное заклинание даст какой-нибудь другой интересный эффект. Какой именно, опять же зависит только от личных склонностей мага. Забавно, кстати, что я объясняю это именно тебе – человеку, чьи Смертные Шары подчиняют чужую волю вместо того, чтобы просто убивать, как им положено. Ты вообще очень похож на Древних, сэр Макс. То-то Мастер Гэйшери в тебя так вцепился – почуял родную душу. Мы для него все-таки совсем чужаки.

– Да ладно тебе. Я не настолько ужасный.

– Все мы так о себе думаем. И все как один ошибаемся, – усмехнулся Джуффин. – Ну что, теперь тебе ясно, почему Благословение Мастера Гэйшери может испортить любой желающий, была бы голова набекрень? Учти, если скажешь, что нет, я швырну в тебя этим кувшином. Устал объяснять.

Я внимательно посмотрел на кувшин из-под камры, стоявший на его столе, вздохнул:

– Выглядит довольно тяжелым. А ты меткий, я в курсе. Договорились, будем считать, что мне ясно – причем вообще сразу все. В частности, тот факт, что нет никакого смысла искать нового Лойсо Пондохву. Даже не знаю, хорошая ли это новость. Как следователь я разочарован, а как мирный обыватель скорее рад. Но все равно этого «думающего не в ту сторону» обязательно надо как можно скорей отыскать. Или «думающих», если их несколько. Не нравится мне ход их мыслей, – и скорчив страшную рожу, согласно моему творческому замыслу, изображающую Гэйшери, я стукнул кулаком по подоконнику и добавил: – Так бы всех и поубивал!

– Сперва, будь любезен, обсуди со мной список намеченных жертв, – сказал сэр Шурф. – Не то чтобы я был против убийств как таковых, в некоторых случаях они бывают полезны. Но ты – человек настроения, знаю я тебя. Сперва убьешь, не подумав, а потом сам будешь жалеть. И мне придется потратить, как минимум, вечер на утешения, хотя, на мой вкус, существуют куда более интересные темы для беседы. Не говоря уже о более интересных занятиях, чем болтовня.

Он появился в кабинете Джуффина столь внезапно и так естественно включился в разговор, словно сидел здесь с самого начала, просто только сейчас нашел повод подать голос.

Теперь, когда они оба одновременно оказались рядом со мной, как в дурацком кошмаре, специально для меня сочиненном леди Меламори, я окончательно успокоился – не на их счет, конечно, и так ясно, что эти двое серпами махать не станут. На свой. Зная себя не первый год, я вполне допускал, что теперь мне какое-то время будет довольно неприятно находиться с ними наедине. Но нет. Только очень смешно вспоминать, какие грозные рожи они корчили в моем сновидении. Даже жалко, что им не расскажешь. Ну, то есть рассказать-то можно, но не совсем же я законченный гад – выдавать Меламори. Я бы на ее месте не хотел, чтобы кто-то узнал, какого я свалял дурака. И кстати, она о моих самых идиотских выходках никогда никому не рассказывала. Хотя, положа руку на сердце, было о чем.

Поэтому я просто сказал:

– Нет никакого списка. Я собирался дать волю вдохновению. Но по случаю твоего появления немотивированные убийства вполне можно отложить до лучших времен.

– Спасибо, что нашел для нас время, сэр Шурф, – улыбнулся Джуффин. – Ты обещал рассказать, что у тебя случилось. Совать нос в секреты вашего Ордена – мое старое хобби, ты помнишь. Ужасная привычка, хуже пьянства. Никак не могу с ней завязать.

– При всем уважении к вашим дурным привычкам, я вынужден хотя бы формально соблюдать устав Ордена, запрещающий открывать посторонним наши секреты, – важно сказал Шурф. И, выдержав прекрасную томительную паузу, добавил: – Однако, будучи разумным человеком, всерьез считать сегодняшнее происшествие тайной я не могу.

– Да не тяни ты! – поморщился Джуффин. – Что стряслось?

– Боюсь, с вашей точки зрения, нечто ужасное, – трагически заломив бровь, сообщил Шурф. И вопреки сказанному, вдруг расхохотался, закрыв лицо руками. – Придется вам с Кофой навсегда забыть о сокровищах винного погреба Ордена Семилистника, – сквозь смех пробормотал он. – Полный конец обеда ему настал!

Времена, когда сэр Шурф Лонли-Локли улыбался примерно два раза в год, да и то только на Темной Стороне, где становился похож на живого человека, хвала Магистрам, давным-давно миновали. И смеется он в последнее время еще и почаще, чем я, особенно когда никто, кроме меня же, не видит. Но не так. У каждого человека своя манера смеяться, и почти истерический хохот, от которого сейчас сотрясалось тело моего друга, мягко говоря, не совсем в его духе. В первый и последний раз на моей памяти он так ржал в Кеттари, когда я нечаянно добыл из Щели между Мирами сигарету с марихуаной и сдуру ему предложил[15]. К счастью, неопытность уберегла меня тогда от осознания масштабов катастрофы, зато теперь я задним числом содрогаюсь всякий раз, вспоминая это веселье. И не то чтобы жажду его повторить.

Впрочем, под потолок от смеха Шурф даже тогда не взлетал. Все-таки победа над земным притяжением требует слишком большого сознательного усилия, чтобы позволить себе роскошь взлететь нечаянно. Такое, говорят, случается только с некоторыми, самыми одаренными детьми, но и у них очень быстро проходит.

– Обычно ты высказываешься гораздо более содержательно, – укоризненно заметил со шкафа буривух Куруш.

А я спросил:

– Ты чего?

Шурф только отмахнулся – дескать, разве не видите, я занят. И буду таким приятным образом занят ближайшие триста лет.

Но несколько секунд спустя он внезапно успокоился. Приземлился обратно на стул, отнял руки от лица, вытер слезы полой своей магистерской мантии – жест для него столь же немыслимый, как высморкаться в занавеску, – и сказал:

– Погодите. Похоже, со мной что-то не так. Какое-то постороннее воздействие. Довольно слабое и вряд ли опасное, но я его не ожидал. И по-хорошему не должен был допустить.