Капризная вдова - Валери Кинг

Вытащив из плетеной, обитой изнутри зеленым бархатом корзинки свое любимое рукоделие – тонкую белую вышивку «ришелье», Генриетта продолжила над ней работу. Тотчас подошел Король, сел рядом на стул и принялся заинтересованно наблюдать. Энджел вновь заиграла на арфе – на сей раз фрагмент «Времен года» Вивальди. Она с легкостью перекладывала для арфы и фортепьяно любые понравившиеся произведения. Шарлотта, аккомпанировавшая сестре на фортепьяно, силилась поспеть в такт сложной партии, которую написала Красавица. Трудности пианистки усугублялись тем, что ей приходилось регулярно поправлять сползавшие с носа очки.

– Чудесный вечер в кругу семьи, – пробормотал Король, слегка хмурясь, словно недоумевал, что же ему тут так нравится на самом деле.

Генриетта подняла на него глаза.

– Не совсем то, к чему вы привыкли, Брэндиш?

– Еще бы! – воскликнул он со смехом, и, понизив голос добавил: – Вы хоть понимаете, что мы не виделись целую неделю? Поэт сказал бы – миг для истории и вечность для смертного!

Генриетта встретилась с ним взглядом и улыбнулась.

– Как красиво! Наверное, ваше красноречие разбило немало сердец?

– Не так много, как хотелось бы! Они расхохотались.

– Дерзкая речь отъявленного соблазнителя! Я должна была догадаться, каков будет ваш ответ.

– Если я вас разочаровал, то сами виноваты – не надо задавать глупые вопросы!

Генриетта снова улыбнулась. Пикироваться с Королем ей очень нравилось, пожалуй, даже слишком. Как бы вновь не потерять самообладания! Из предосторожности она решила все свое внимание сосредоточить на вышивке.

Тем временем трудные пассажи утомили музыкантов. Они прекратили игру, встали и, давая отдохнуть пальцам, принялись обсуждать особенно сложные места, в которых Шарлотта сбивалась с такта.

Потом Красавица оставила партнершу и, подсев к Генриетте, начала наблюдать за ее работой, но вскоре прелестная головка начала клониться на плечо сестры, и мисс Брэндиш предложила девушке отправиться спать. Извинившись, что не сумела как следует развлечь хозяев и гостей своим искусством, Энджел сделала книксен и вышла. Вскоре за ней последовала и Шарлотта.

Лорд Эннерсли попросил принести для дам миндального ликера, а для себя и Короля – бренди. С удовольствием взяв изящную рюмку с ликером, миссис Литон продолжала обсуждать с виконтом вопросы, связанные с предстоящим балом: достаточно ли просторна зала для танцев, удобны ли комнаты для отдыха и скольких гостей можно принять, не создавая давки. Генриетте показалось, что ее мать и виконт спорят просто оттого, что им нравится разговаривать друг с другом. Через мгновение Эннерсли, бросив на миссис Литон и сестру многозначительный взгляд, предложил им втроем сходить в бальную залу и на месте обсудить проблемы, ведь так легче разрешить все сомнения. Он, лорд Эннерсли, только тогда сможет согласиться с аргументами миссис Литон, когда лично убедится в ее правоте.

Мисс Брэндиш поначалу не вняла его призыву, но лорда Эннерсли это не обескуражило, и вскоре он уже вел сестру к лестнице, чтобы спуститься вниз, в залу, расположенную на первом этаже в задней части дома. Миссис Литон неохотно последовала за ними, хмурясь и озабоченно поглядывая на дочь, остававшуюся с Брэндишем наедине. Она позвала было Генриетту с собой, но лорд Эннерсли поспешно воскликнул:

– Как, вы хотите запастись еще одной союзницей? Нет, ни за что, миссис Литон! Пусть лучше Генриетта останется здесь, может быть, ее присутствие благотворно повлияет на моего сына!

С этими словами он подхватил обеих дам под руки и решительно вывел их из комнаты.

Их уход совершенно не обеспокоил Генриетту, она чувствовала себя в безопасности: вряд ли Король позволит себе лишнее в гостиной, куда в любой момент мог войти кто-то из слуг или вернувшиеся из зала старшие.

– Генри, – внезапно сказал Король, поднимаясь на ноги, – я забыл показать вам одну потрясающую вещь, нашу семейную реликвию! Пойдемте в библиотеку, она хранится там!

Глядя на его оживившееся лицо, Генриетта смутно почувствовала подвох, но тут же отогнала эту мысль – у Брэндиша был такой радостный, невинный вид! Казалось, он совершенно искренне хочет показать ей нечто действительно интересное. Решив, что излишняя подозрительность ее не украшает, Генриетта воткнула иголку в кусочек тонкого льняного полотна, аккуратно свернула свое рукоделие, сложила его в корзинку и тоже встала.

Чтобы попасть в хранилище реликвии, надо было пройти по коридору всего несколько метров. Дверь в библиотеку оказалась открытой. Комнату освещал тусклый желтый свет, струившийся откуда-то из глубины. В среду, по приезде, Генриетта уже видела библиотеку, но только мельком. Теперь же, войдя внутрь, она осматривала ее более внимательно. В столь поздний час в библиотеке был зажжен только один канделябр. Генриетту поразила суровая старомодная красота заставленной книжными шкафами комнаты. Впечатление усиливали несколько стульев и канапе, обтянутые темно-красным дамастом. Она погладила обивку – ткань была шелковистой и прохладной на ощупь.

На противоположной стене, над камином, висел двойной портрет отца и сына Брэндишей. Король – совсем мальчик, не старше четырнадцати лет, но взгляд его светился лукавством.

Генриетта вопросительно посмотрела на своего спутника.

– Вы хотели показать мне портрет? – спросила она простодушно.

Он фыркнул.

– Вы действительно так наивны? Или вы влюблены в меня и притворяетесь! Подумать только, попасться на этот старый как мир детский трюк – «пойдем, я тебе что-то покажу»!

Сверля ее безжалостным взглядом, он захлопнул дверь и запер на ключ.

– Что вы делаете! – воскликнула Генриетта. Она была готова провалиться сквозь землю от стыда за свою дурацкую доверчивость. Не отвечая, Брэндиш пружинистым шагом подошел к ней, обнял и крепко прижал к себе.

– Я так ждал этого момента! За неделю, что мы не виделись, ты стала еще прекраснее! – прошептал он, окутав ее теплым ароматом бренди, и приник к ее рту, как истомившийся от жажды путник к долгожданному источнику.

«Господи, какая я глупая», – подумала Генриетта, тая от наслаждения. В глубине души она не сомневалась, что влечение к Брэндишу не сможет окончательно заглушить голос рассудка. Поэтому она бесстыдно прижалась к нему всем телом, обняла за шею и начала отвечать на его страстные поцелуи, рассчитывая насладиться лаской его губ, как в Гемпшире. Однако постепенно ее захватило новое ощущение – опьяняющая страсть, пугающая, но неодолимая. Генриетта отлично знала, что восприимчива к ласкам, но такого раньше не было: из самой сокровенной глубины ее существа поднялась огненная пульсирующая волна, которая томительной негой разлилась по телу, достигая сердца, заставляя его бешено колотиться, опалила легкие, сделав дыхание неровным и поверхностным, и наконец захватила мозг, отчего у нее закружилась голова. А Брэндиш все продолжал ее целовать, неистово лаская языком ее рот.

Внезапно она отодвинулась от него и прошептала: