Черный буран - Михаил Щукин

— Слышь, Василий, а если заново воевать придется, пойдешь?

— С кем воевать-то?

— Да хоть с теми же чехами — сам рассказывал, что они в Николаевске теперь главные хозяева.

— Не хочу я, Афанасий, ни с кем воевать. Ни с чехами, ни с австрияками, ни с русскими. Надоело…

— Вот и я так мыслю. Одного боюсь: затянут в кучу-малу, если драчка начнется. А у меня вон парни… Им это надо?

Они долго молчали, пока Арина не позвала их обедать.

Шагая следом за Афанасием к дому, Василий вспоминал свою последнюю поездку в Новониколаевск, куда он ездил с самой зимы один раз в месяц, надеясь заполучить у Шалагиных хоть какое-нибудь известие о Тонечке.

Но известий никаких не было.

Поездка же эта запомнилась ему по-особому. По Николаевскому проспекту весело прохаживались чехи в новеньком обмундировании, ухо непривычно резала чужая речь, а в толпе горожан, как удалось ему расслышать, говорили, что скоро в город, со дня на день, должны прибыть еще и поляки.

Неприкрытая тревога ощущалась в весеннем воздухе.

Но здесь, в деревне, было еще тихо, мирно, и добрая Арина, накормив всех завтраком, заботилась о простом и житейском: нахваливала соседку Любаву Тырышкину, подробно рассказывая, какая она умелица и хозяйка, да и на лицо приятная…

— И подержаться есть за што, — с хохотком добавил Афанасий.

— Да ну тебя, охальник! — Арина шлепнула его полотенцем. — Одна похабень на уме!

Соседка, солдатская вдова Любава, действительно, была хороша и статна. И хозяйство у нее, несмотря на одни лишь женские руки, содержалось в порядке. Одним словом — завидная невеста. Почему бы Василию с ней не сойтись? Арина хлопотала, как завзятая сваха, и никак не могла понять: по какой такой причине все ее старания напрасны?

А сам Василий, оказавшись в спокойном течении жизни, точно так же, как на Алтае у Багарова, постоянно думал о Тонечке, и, занимаясь с Афанасием хозяйственными делами, он время от времени неожиданно видел ее, будто в яви, как увидел сегодня: выпрямился, поднимая с земли топор, а навстречу ему, вдоль нового, только что поставленного плетня шла она — Тонечка. В пушистой беличьей шубке, в белой гимназической шапочке, которую она поправляла обеими руками в меховых варежках. На щеках светился задорный румянец; Тонечка беззвучно смеялась, а шаг ее был скорым, почти летящим. Василий дернулся ей навстречу и как споткнулся — видение бесследно кануло, не оставив после себя даже легкой тени…

И так случалось всякий раз, когда он ей бросался навстречу.

— Ты чего, уснул, парень ты мой? Я тебя спрашиваю, — Арина ласково шлепала его по плечу мягкой ладонью. — Ишь, как задумался, бедняга, живого голоса не слышит!

Василий поднял голову, как будто и впрямь оторвался ото сна. Афанасий попыхивал самокруткой и весело подмигивал ему бойким глазом. Арина стояла рядом и крутила в руках полотенце. Поймав вопросительный взгляд Василия, снова заговорила:

— Я чего тебе талдычу, парень ты мой… Воскресенье завтра, по хозяйству дел никаких нету, вот и давай Любаву в гости позовем. Посидим по-соседски, песни попоем, разговоры поговорим…

— Выпьем для веселья, — добавил Афанасий и заморгал сразу обоими глазами.

— Тебе бы только выпить! — осекла его Арина и рассудительно продолжила: — Чего тут плохого-зазорного? Ты один, и она одна — в самый раз приглядеться.

— Нет, Арина, — Василий резко поднялся из-за стола, — вы уж без меня как-нибудь… Я с ребятами обещался на рыбалку завтра, с утра поедем, пораньше.

— Да како там пораньше! Из пушки их не разбудить! Опять под утро притащатся, — завела свою обычную песню Арина, чутко понимая, что и на этот раз сватовские хитрости пропали даром.

Василий вышел из избы, под теплое и ласковое солнце, спустился с крыльца и остановился, не зная, куда ему направиться. Семен с Захаром, отказавшись от обеда и стараясь поскорее выполнить отцовский наказ, дружно выкидывали на улицу тяжеленные пласты навоза и только покряхтывали. «Проспят завтра, обормоты. Утянутся на вечерку сегодня, а утром их и впрямь не поднимешь», — Василий постоял еще, нежась под солнцем, и направился к братьям Сидоркиным, чтобы взять с них верное слово о завтрашней рыбалке. Но не успел он ступить и нескольких шагов, как увидел, что на дороге, делавшей крутой поворот сразу за околицей, из-за крайних берез жиденького колка выскочил всадник, без устали полоскавший свою лошаденку плеткой. Скакал он без седла, охлюпкой, подпрыгивал на худой лошадиной спине, и синяя рубаха от встречного ветра надувалась на нем, как пузырь.

Взбивая косую строчку пыли, всадник свернул с дороги, и лошаденка ударилась прямиком по лугу, целясь точно на усадьбу Сидоркиных, на новый плетень. А следом, выскакивая из-за берез, вывалились еще три всадника и сразу взяли наперерез. Приближаясь, все они быстро вырастали, ярче проявлялись на фоне синего неба, и было уже хорошо видно, что первый всадник — совсем зеленый парнишка с перекошенным от страха лицом, а гнались за ним всадники постарше, в военной форме и при полном вооружении: на боку — шашки, за спинами, наискосок — винтовки.

«Вот и попели песен с красавицей Любавой, вдовой солдатской…» — с горькой усмешкой успел еще подумать Василий, прежде чем парнишка на своей лошаденке влетел на сидоркинский двор и заполошным, сорванным голосом выкрикнул:

— Беда!

5

Все, что произошло дальше, произошло мгновенно.

Парнишка слетел с лошади, бросился к стене дома, вжался спиной в бревна, словно хотел продавить их и скрыться, тонко, по-заячьи заверещал:

— Дядя Афанасий, спаси!

Трое конных ворвались следом в ограду, и один из них, рыжеусый, в насквозь пропотелой гимнастерке, ловким, привычным движением потянул из-за спины винтовку, негромко и спокойно приговаривая:

— Я тебе, щенок, горячих щей налью на задницу. Ишь ты, скачки устроил, кавалерист. А ну, ребята, раскладывай его. И плетюганов — вволю.

Парнишка заверещал с новой силой, призывая на помощь Афанасия. И в этот момент, отзываясь на его крик, из хлева вынырнули Семен с Захаром и кинулись, выставив вилы наперевес, на конных. Бежали, угнув лобастые, лохматые головы, словно молодые бычки, драчливые и упрямые до невозможности.

— Стойте! — крикнул Василий, но опоздал.

Рыжеусый передернул затвор винтовки, и гулкий звук выстрела туго ударил в уши. Пуля выбила из-под зеленой травы черную землю. Но братья-бычки даже не запнулись, продолжая бежать. Рожки вил, отполированные о слежалый навоз, весело взблескивали на солнце. Рыжеусый снова передернул затвор, и Василий мгновенно понял, что в этот раз он уже не будет стрелять в землю, еще чуть — и кто-то из ребят ткнется липом в зеленую траву.

В один прыжок нырнул он под лошадь рыжеусого, ударил ее на лету ребром ладони в пах, лошадь взбрыкнула, и рыжеусый, выстрелив в небо, вывалился от неожиданности из седла, глухо стукнулся, будто сронили на землю тяжелое бревно. Винтовка выскочила из рук и отлетела. А над головой Василия уже взметнулась белой молнией шашка, и второй конный, страшно вытаращив глаза, клонился набок, целясь рубануть со всего маху. Василий рухнул плашмя на землю. Белая молния шашки со свистом пролетела над ним. Василий по-кошачьи упруго вскочил, успел перехватить руку, вздымавшуюся для нового удара, вывернул ее на излом и обрушил конного вниз. Кувыркнулся через голову, ухватил оброненную винтовку рыжеусого, и три выстрела подряд ударили сухо и четко.