Капитан Френч, или Поиски рая - Михаил Ахманов

Шандра поморщилась:

— Гарем, наложницы, рабыни… Что же, у этих девушек не было выбора? И как обстоит дело здесь, на Малакандре?

— На Малакандре узаконено многобрачие, с равными правами для женщин и мужчин, — пояснил я. — Тут просвещенный монархический строй, а на Земле Лета процветала деспотия. Так что выбор в самом деле был невелик — или в гарем, или под нож… К тому же Клерака чтили как божественного императора, и в этом титуле “божественный” значило много больше, чем “император”. Те, кто ублажал его, свершали священный акт, и я думаю, что девушки рвались в его гарем и покорялись самым жутким его капризам — даже если они приводили несчастных к смерти. Жертва и смерть по воле божества считались высшим счастьем.

— Мерзость! — пробормотала Шандра, сверкнув зелеными глазами. — Покорность убийце и развратнику такая же мерзость, как самоубийство! Мой рассказ привел ее в мрачное настроение, и я догадывался, в чем причина: она думала о Лазарусе Лонге, о своем отце. Разве тот послушно и добровольно не отдал ее в лапы Арконата?.. Отдал с той же покорностью, с какой летнеземельцы и их девушки “чтили” кровавого деспота, предаваясь ему душой и телом?..

Эта тема была запретной, и я не хотел поминать об отце Шандры. Но жизнь есть жизнь; ее суровые реальности, страдание и боль, так же полезны для воспитания чувств, как нежность, ласка и доброта — даже в том Раю, который я пока еще не нашел. В том Раю живут сильные чистые души, но возможно ли достичь силы и чистоты без страданий?.. Вот в чем вопрос! Ответа я, к сожалению, не знаю.

— Ты права, — сказал я Шандре, — покорность мерзости тоже есть мерзость.

Но это непростой процесс, моя дорогая, очень непростой! Однажды, под давлением обстоятельств и пропаганды, ты смиряешься с ложной идеей — например, с мыслью, что некая личность сделалась Богом или непогрешимым вождем. Спустя какое-то время ты теряешь ощущение реальности: ложная идея кажется тебе допустимой, затем — вполне вероятной и, наконец, единственно возможной. Все, ты угодил в капкан! Ты, собственно, уже не человек, а запрограммированный робот; ты можешь свершать ужасные вещи, поскольку идея правит тобой, диктует тебе, насилует тебя… И если ты когда-нибудь сумеешь от нее освободиться, капкан все равно тебя прихлопнет. Ведь если ты — человек, невозможно жить с памятью о бесчинствах и зле, свершенных тобой, когда ты был бездушным роботом! Кивнув, она попросила продолжить рассказ о Регосе. Сценарий его злоключений был стандарт ным: С дина Бетин приглянулась Клераку, и тот без лишних церемоний послал к ней дворецкого с предложением заглянуть в императорскую опочивальню. Будучи незнакома с местными нравами, она ответила, что благодарит за честь, но ее супружеские обеты не позволяют обманывать мужа. А затем… Тут Шандра снова перебила меня.

— Обеты, Грэм? Такие же, как наши?

— Да, девочка. Я ведь сказал, что Филип Регос и Сдина сочетались согласно традициям чести и законам космоса. В точности как мы с тобой. Но слушай, что случилось дальше…

Итак, император сделал предложение и получил отказ. Казалось, это его не разгневало; он лишь начал уговаривать Регоса задержаться в его резиденции на день-другой, дабы отметить визит торговца пирами и пышным балом. Регос, подумав, согласился, и вечером они со Сдиной отправились в свои покои.

— Не слишком предусмотрителен этот Регос, — заметила Шандра. — Вот ты, Грэм, не остался бы ночевать в доме, где делают гостю такие предложения!

— Скорее всего нет. Но вспомни, милая, что мы, как и чета Регосов, спейстрейдеры, — а значит, нам надо ладить с планетарными властями. С диктаторами и тиранами, с президентами и королями, с первосвященниками и вождями всех политических раскрасок… Ведь мы, спейстрейдеры, тоже прожженная шайка и странствуем в космосе ради выгоды! Мы повидали многое, и хорошее и дурное, и знаем, что все проходит. Все проходит, девочка моя! Со временем разваливаются диктатуры, гибнут монархии, коллапсируют демократические общества; тысячелетие безбожия сменяет век религиозности, и наоборот… Так случилось на Мерфи, на Панджебе и во многих иных мирах… Но эти перемены не касаются нас, космических странников; мы — связующая нить всех человеческих культур, мы летаем повсюду, и всюду торгуем, и переносим жемчужные зерна с планеты на планету… Мы — неприкосновенны! Так считал Регос, и я не могу винить его в неосторожности.

К несчастью, у богоимператора были свои понятия о гостеприимстве. Ночью его гвардейцы ворвались в спальню, связали Регоса, отволокли на катер и включили автопилот. Через полчаса он болтался в приемном шлюзе “Алисы” — беспомощный, как удавленник в петле; а император насиловал Сдину Бетин. Затем ее судили. Вероятно, она сопротивлялась насильнику, так как обвинение включало два пункта: отказ разделить с императором ложе и непокорность его божественным желаниям. Последнее было тягчайшей виной, ибо Клерак не получил ожидаемого удовлетворения, а значит, Сдина совершила святотатство. Итак, ее судили, приговорили к смерти и сожгли излучателями на главной дворцовой лестнице.

Шандра вздрогнула и побледнела:

— Ужасно! Это ужасно, Грэм! Но Регос ведь не остался в долгу? Он за нее отомстил?

— Не сразу, моя милая, не сразу. Помнишь, я говорил: такие люди, как Регос, ничего не забывают, никому не прощают и во всем идут до конца? Но при этом не спешат, дабы приблизить чужой конец и отсрочить собственный… Вот и Регос не торопился. Ведь самое страшное уже случилось! Да и что он, собственно, мог сделать? Корабли торговцев не вооружены, а бросаться на гвардейцев Клерака с парой бластеров было бы самоубийством.’.. Когда роботы развязали Регоса, он включил голопроёктор, связался с императорской резиденцией и потребовал, чтобы ему вернули Сдину. Только бы вернули — опозоренной, израненной, мертвой, лишившейся рассудка, какой угодно! Ему был показан холмик пепла, и я видел эту запись… Но лучше нам ее не глядеть, дорогая.

Кивнув, Шандра прикрыла ладонью глаза. Голос ее, однако, был ровным.

— Что же случилось после, Грэм?

— Регос улетел, и богоимператор забыл о его существовании.

— Но разве он не боялся мести? Как он рискнул отпустить Регоса живым?

— Видишь ли, он царствовал уже целых два столетия, и ложная идея — та самая, про которую мы Говорили, — уже пустила корни в его сознании, взросла, расцвела и принесла плоды. Он в самом деле считал себя Богом! Он действовал по законам своей планеты, а высший из них был таков: воля императора — священна! Чего же ему бояться? Помимо того, он имел свой взгляд на женщин: они считались всего лишь живыми куклами, игрушками для удовольствий, и им надлежало покорствовать… Будь Сдина покорной, ее бы убили, но не сожгли, и Регос, получив ее тело, мог бы клонировать свою жену… Если б, конечно, захотел…

— Но сам он…

— Сам он являлся гораздо более важной персоной, потому его и оставили в живых. Космических торговых кораблей не так уж много, пара сотен на всю огромную Галактику, и если мы, торговцы, соблюдаем правила игры, никто нас не тронет и не покусится на наше имущество. Убить или ранить спейстрейдера значит, подвергнуться тысячелетнему остракизму. Это очень серьезно, дорогая! Остаться в полной изоляции на долгие-долгие века… Даже Мерфийский Арконат и диктаторы Траная не захотят рискнуть такой возможностью… Но вернемся к нашей истории.